Белая, несмелая ромашка полевая…
И держала карандаш в пальцах, как папиросу (хоть никогда и не пробовала курить):
Счастье мое, где ты? Пепел погоретый.
После выхода фильма «Разные судьбы» подхватила романс пожилого профессора:
Как боится седина моя твоего локона.
Ты еще моложе кажешься, если я около.
Но вообще-то ее репертуар был как-то старомоден — все народные песни да оперные арии, по большей части то, что исполняли знаменитые басы и баритоны. Поэтому, когда девочки тянули «Вот кто-то с горочки спустился», она шокировала всех грубыми неженскими низами.
Еще Роза любила «Не искушай меня без нужды», как-то ухитряясь довольно искусно имитировать то Катульскую, то Козловского, которые на пластинке поют дуэтом. Но во всю жизнь она не имела слушателей.
В родительском доме было не до песен после того, как мать в шестидесятом пошла работать. Приходила вечером со службы и трагическим голосом распекала дочку за немытую посуду и переполненное мусорное ведро. Родные терпеть не могли эти Розины истошные завывания, похожие на стоны и вои водопроводных труб.
В Станкине, где она училась на механическом, тоже дар ее не был востребован, даже и в художественной самодеятельности. Те костровые туристские песни, которые были в ходу, оставляли ее равнодушной, а грянуть какую-нибудь «Блоху» или «Ехал на ярмарку ухарь-купец» и даже «Барыню» среди вечера с танцами, взбаламутив лирический настрой, было неуместно.
Первый Розин муж зажимал уши от ее вокала, потому что вместо женственной подруги, какой представлялась ему эта высокая, с газельими глазами и выразительной грудью девица, он заимел какого-то ефрейтора-запевалу, командовавшего в доме всем — от стерилизации бутылочек для малыша до мужниной рыбалки и организации любительских футбольных игр. На матчи эти Роза, подготовив явку игроков, сама никогда не ходила. Пока супруг был на футболе, она предавалась пению.
Пожалуй, был у нее в жизни счастливый год, когда она числилась в декрете и сидела с сыном дома. Тогда она пела ребенку и «Блоху», и «Утро туманное», и «We shell over cоme», а малютка очень быстро научился подтягивать. Правда, однажды, когда вместо колыбельной она грозным голосом запела, подражая Ведерникову, из «Плясок смерти» Мусоргского, мальчик расплакался от страха, а рев ее был столь невыносим и ненормален, что соседи сначала возмущенно стучали в стену, а потом ринулись отбивать младенца у мамаши-садистки и так колотили в дверь ногами, что чуть не своротили замок.
Когда определила годовалое свое дитя в казенный дом, а сама после декретного отпуска вышла на работу, пенье всякое прекратилось, хотя, казалось, ребенок знал ту тайну, которую Роза никому не доверяла. Впоследствии никогда в жизни между матерью и сыном не возникало разговора на эту тему, но, наверное, потому он и вырос в такого чувствительного юношу и пылкого молодого супруга, что, можно сказать, с молоком матери впитал эти интонации страсти.