Мне нравится столь развитое сознание ответственности, и я стараюсь, чтобы моторист почувствовал мое одобрение. Он совсем осунулся; на почерневшем от бессонницы и грязи лицо еще больше выдается длинный нос и блестят глаза с воспаленными белками.
Саша много часов провел с Бонапартом на берегу, исполняя роль подручного. Мотор долго капризничал после разборки. То он вовсе но заводился, то вдруг на полном ходу неожиданно прекращал работать, то еле-еле тянул шлюпку даже вниз по течению.
Разумеется, Куклин не так утомлен, как Бонапарт; время от времени он прибегал ко мне, чтобы рассказать о положении дел и отдохнуть от нервирующей возни с мотором. Сейчас он спит как убитый, несмотря на дневной гомон в переполненном бараке.
Таюрский в эти дни был занят заготовкой основного продовольствия и бензина и, как всегда, блестяще справился с этой важной задачей. Весь угол нашей комнаты завален грудой мешков и ящиков, от одного вида которых у меня щемит сердце. Поднимет ли весь этот груз наша лодка и потянет ли старенький мотор?
К счастью, выяснилось, что мы сможем пополнить запас бензина в Пятистенном. Это позволило нам сильно облегчить шлюпку, взяв с собой только одну бочку горючего. Еще в субботу я подписал официальный договор с Винокуровым, выхлопотал отпуск Бонапарту, связался по рации с Пятистенным, получил деньги по аккредитиву и телеграфировал в управление и домой о нашем отправлении. Теперь оставалось только ждать часа отплытия.
Как медленно течет время! Монотонно жужжат у окна большие зеленоватые мухи. С завидной безмятежностью спит Куклин. Мне не читается и не пишется. Куда же девался Таюрский? Пойти, что ли, еще раз на берег?
Небо слегка хмурится. С юга над широко раскинувшейся медлительной рекой тянутся рваные облака; между ними скользит солнце. Только что из набежавшей тучки пролился минутный дождичек; от земли поднимается теплый пар. Спускаюсь к причалам, где пришвартована лодка. Мотор заботливо укутан чехлом. Видно, что Бонапарт и Куклин тщательно вымыли и выскоблили наше суденышко. Оно чуть покачивается на волнах между железной баржей и длинным, прочно закрепленным на берегу плотом.
Сейчас всего пять часов, а на берегу очень оживленно. С плота удят рыбу, и тут же с визгом ныряют в воду ребятишки. Некоторые из них купаются в трусиках; кто поменьше — обходится без всякой одежды. Особенно артистически ныряет слегка раскосый мальчуган в заплатанных коротких штанах, которые еле держатся на его слишком худеньких бедрах. Солнце ласково согревает эту идиллическую картину.