— Ты всегда думаешь об одном и том же. О своих друзьях.
Сара примиряюще улыбнулась и поправила волосы. Алекс подошел к ней и ласково провел пальцами по ее голове.
— У тебя пена в волосах, — сказал он. — Почему у тебя нет посудомоечной машины?
— Потому что я люблю ощущение теплой мыльной воды на руках, — мягко сказала она.
Глаза Алекса расширились. В этих простых словах Сары звучало обещание, и это возбуждало больше, чем простое приглашение. Это был призыв, особую волнующую окраску которому придавало все то, что они пережили вместе за этот день.
— Мы живем, лишая себя маленьких радостей существования, — сказала Сара с придыханием. — Я полагаю, ты принимаешь душ?
— Конечно.
Сара кивнула, купаясь в его теплом взгляде, как в лучах солнца. Неожиданно она почувствовала себя очень слабой, одинокой и изголодавшейся.
— Думаю, ты бы удивился, узнав, как приятно посидеть часок-другой в горячей ванне с мыльной пеной.
— Сара, мы говорим не о ванне, — напомнил ей Алекс, — а о тарелках.
— Мыльная вода, — продолжала Сара. — Горячая мыльная вода. Ничто не успокаивает и не расслабляет меня, как это. Я обожаю запах мыла.
Алекс был совсем рядом, он излучал чувственную энергию, которая омывала Сару подобно морскому приливу.
— Мыло, — повторил он, его голос дрожал как струна.
Сара кивнула:
— Ты можешь попробовать.
Алекс не шевельнулся. Не шевелилась и Сара. Она даже не пыталась что-либо сказать, но внезапный порыв застал ее врасплох.
— А еще ты можешь заняться со мной любовью.
Алекс не мог двинуться с места. Он не находил нужных слов. В наступившей тишине слышно было только тиканье старых часов в холле. А Сара, не подгоняя, не требуя, просто ждала, такая же напряженная, такая же неуверенная, как он.
И в этой гулкой тишине, которая била по натянутым нервам, Алекс осознал: он не может сделать то, чего она хочет. И то, чего хочет он.
Не желание было в ее глазах. Алекс видел такое однажды и все понимал. Это была боль — боль, вызванная пережитым за день, и Сара просила защиты, опеки.
А он не мог обеспечить ей этого.
Однажды Алекс уже боролся с болью. Он помогал сестре преодолеть ужасную депрессию, которая едва не лишила ее рассудка. Он помог Линдси, когда ей угрожала физическая расправа. Но здесь было другое.
Чувства и эмоции Сары не были конкретными. Все, что ее касалось, не могло быть конкретным, ясным, безусловным. Она была словно картина, написанная пастелью, и таковы же были ее чувства — тени страха, оттенки радости. Она выглядела уязвимой, потерянной, как ребенок, не понимающий капризов взрослого мира. Кто-то из ее друзей предал ее. Сара попыталась постичь это, а Алекса просто одолевало желание.