Доктор Винчестер простоял неподвижно несколько минут, затем сказал:
– Так значит, происшествия нынешней ночи так же таинственны, как и те, что случились прошлой ночью?
– Верно! – ответил я.
Он помолчал, затем повернулся к мисс Трелони и добавил:
– Пожалуй, лучше перенести сиделку Кеннеди в другую комнату. Полагаю, ничто этому не воспрепятствует?
– Конечно! Пожалуйста, миссис Грант, подготовьте комнату сиделки Кеннеди и попросите двух человек прийти и внести её туда.
Миссис Грант немедленно покинула нас и, вернувшись через несколько минут, объявила:
– Комната готова, и люди уже здесь.
Согласно её распоряжениям, двое лакеев вошли в комнату и, подняв одеревенелое тело сиделки Кеннеди, вынесли её под присмотром доктора из комнаты. Мисс Трелони оставалась со мной в кабинете больного, а миссис Грант отправилась с доктором в комнату сиделки.
Когда мы остались одни, девушка подошла ко мне и, взяв мои руки в свои, сказала:
– Надеюсь, вы забудете о моих словах. Я не хотела обидеть вас и была очень расстроена.
Я не ответил, но поднял её руки к губам и поцеловал их. Целовать руки дамам можно по-разному. Мой способ предполагал глубокое почтение и уважение и был принят с достоинством, говорящим о благородном воспитании и заметным в малейшем её движении. Подойдя к дивану, я посмотрел на бесчувственного человека. За последние минуты рассвет заметно набрал силу и добавил ясности дневному свету. Глядя на холодное, застывшее лицо, напоминающее в бледном свете монумент из белого мрамора, я не мог не почувствовать, что за событиями последних двадцати шести часов кроется некая глубокая тайна. Эти кустистые брови прятали могучий замысел, а высокий, широкий лоб таил в себе законченную цепь размышлений, открыть которую могли бы помочь его широкий подбородок и массивная челюсть. Пока я стоял над ним и думал об этом, я почувствовал, как мысли мои разбегаются и на меня вновь опускается ощущение надвигающегося сна, как это случилось прошлой ночью. Я оказал сопротивление и твёрдо держался за настоящее. Этому способствовало то, что ко мне приблизилась мисс Трелони и, склонив лоб на моё плечо, тихо заплакала. Тут во мне проснулись все мужские добродетели, и это пошло мне на благо. Говорить что-либо не имело смысла: слова не были достойны мыслей. Но мы поняли друг друга, и она не отстранилась, когда я положил ей руку на плечо, словно защищая, как делал давным-давно с маленькой сестрой, чтобы утешить её в детских неприятностях, как это подобает старшему брату. То, что я взял на себя роль защитника, усилило мою решительность в достижении цели и, похоже, очистило мозг от праздных и смутных метаний мысли. Впрочем, роль защитника подсказала мне убрать руку с её плеча, когда у двери послышались шаги доктора.