Сегодня я получила от Решита-бея записку. Он пишет, что нашел мне работу, и вызывает для переговоров в свой особняк в Каршияка. Почему же секретарь отдела образования сказал, что Решит-бей отнесся ко мне враждебно? Выходит, это не так. Посмотрим. Завтра я все узнаю.
Только что вернулась из Каршияка от Решита-бея. Его особняк — настоящий дворец. Теперь мне понятно, почему этому господину оказывают такие знаки внимания.
Решит-бей принял меня очень тепло и сказал, что на экзаменах остался доволен моими знаниями французского. Но, взвесив все, решил, что не сможет избавить меня от козней и несправедливости коллег в будущем. Теперь о работе, про которую шла речь в записке. Решит-бей предложил мне преподавать французский язык его дочерям.
— Дитя мое, — сказал он, — мне понравились не только ваши способности, но и ваши манеры, и ваша внешность. Что вам прозябать в общественных школах? Обучайте французскому языку моих дочек. Вместе будете жить, пить, есть. Дадим вам красивую комнату. Согласны?
Что и говорить, должность гувернантки! Возможно, это более спокойная, более выгодная работа, чем быть учительницей в школе. Но, к несчастью, я всегда относилась к этой профессии с предубеждением. По-моему, это то же самое, что быть прислугой.
Мне очень не хотелось обижать Решита-бея. Я поблагодарила за доверие, радушный прием, но, сославшись на Мунисэ, сказала, что не могу принять это предложение. Решит-бей нашел мою причину неубедительной.
— И для нее у нас найдется место, дочь моя. Неужто маленькая девочка будет обузой для нашего дома?
Я не дала окончательного ответа и попросила три дня отсрочки. Сделаю последнюю попытку. Удастся устроиться на официальную должность — хорошо, не удастся — ничего не поделаешь.
Нам отвели комнату в верхнем этаже особняка. Комнатка небольшая, красивая и уютная, с видом на море.
До позднего вечера я любовалась из окна бухтой. Из нашего окна виден весь залив. На противоположном берегу — ночной Измир на холмах, похожий на груду облаков, усыпанных звездами, ярко освещенная набережная, напоминающая праздничную иллюминацию. Восхитительное зрелище!
Но, откровенно говоря, вид на набережную Каршияка понравился мне гораздо больше. Жизнь здесь бьет ключом. До самой полуночи шумят трамваи, в зеленом свете газовых фонарей бесконечной вереницей прогуливаются толпы молодежи. Чуть подальше — казино, разноцветные огни которого отражаются в водах бухты. Оттуда доносятся звуки гитары, то веселые, то грустные.
Какая у меня странная, причудливая фантазия! Я вижу только черные и белые пятна одежды гуляющих. Все они для меня — любящие друг друга обрученные… Да и не только они. Мне мерещится, что и там, во тьме, среди скал, чьи черные силуэты едва вырисовываются на берегу, тоже гуляют невидимые пары влюбленных.