Панкрат загнал своих казаков в тупик между саклями, он давно бы повел их в атаку на конных абреков, но силы стали неравными. Число противников, успевших вскочить в седла, продолжало расти на глазах, вероятно, к ним прибавлялись местные жители, выскакивавшие из жилищ. Требовалось дождаться подкрепления.
Наконец от башни, стоящей на другом конце улицы, оторвалась конная лава и, сметая все на своем пути, ринулась к площади. Впереди на кабардинце джигитовал шашкой Дарган, полы черкески и концы башлыка полоскались у него за плечами, делая его похожим на хищную птицу, почуявшую добычу. На пути сотни попадались не успевшие сплотиться пешие горцы и всадники, пытавшиеся огрызаться одиночными выстрелами, их косили как сорняк, не останавливаясь.
Но главная сила защитников крепости, готовый к прорыву горский эскадрон пританцовывал ближе к группе казаков под командованием Панкрата, застрявшей на противоположном конце площади. Среди верховых хорунжий разглядел всадника в серебристой каракулевой папахе, перевязанной белой и зеленой лентами. Это был худощавый горец, обросший черной бородой и усами, с военной выправкой и гордо посаженной головой. Он был одет в серую черкеску с черной рубашкой под ней и в синие штаны. Даже издалека можно было разглядеть презрительное выражение, застывшее на его узком лице с крючковатым носом. За спиной заносчивого горца трепалось на утреннем ветру зеленое знамя ислама. Рядом с ним застыл в седле чеченец с опущенной вниз рукой, из-под его папахи, сдвинутой на затылок, проглядывало светлое пятно обритого лба. Что-то знакомое ощущалось во всем его облике. Окончательно узнать горца мешали давно не стриженные борода и усы, крашеные хной, как у всех чеченцев, и все-таки хорунжий интуитивно понимал, что перед ним кровник их семьи Муса. Петрашка, вертевшийся позади, тоже вытягивал шею в ту сторону, но, как и брата, его смущала буйная крашенная растительность на лице разбойника, хотя и он почти признал своего похитителя.
Заметив, что станичникам, которых вел отец, осталось до врага не больше пятидесяти сажен, Панкрат поднял руку, призывая своих казаков к вниманию. Он ждал, чтобы ударить разом с батякой, и как только первые атакующие всадники выскочили на площадь, выбросил шашку вперед.
— Пики к бою, шашки во-он! — гаркнул хорунжий. — В атаку за мно-о-ой…
Отряд сорвался с места. Воздух со свистом пронзили казачьи пики, спасения от которых не было никому, разом засверкали клинки, они опускались на плечи и головы защитников цитадели, затерянной среди гор, скрещивались с их саблями, истощаясь роями искр… С другой стороны абреков накрыла еще одна туча пик, наконечники впивались в их груди и спины, в крупы лошадей, заставляя всадников замертво валиться с седел на землю, а коней взвиваться на дыбы, внося панику в ряды обороняющихся. Из глоток горцев раздался рев отчаяния, они поняли, что ускользнуть из замкнувшегося круга им не удастся. Замельтешили сабли, закричали люди, заржали кони, бой вступил в ту фазу, когда каждая из сторон не на жизнь, а на смерть старалась доказать свою правоту.