Жрецы и жертвы Холокоста (Куняев) - страница 227


Родная земля

Но ложимся в нее и становимся ею,

Оттого и зовем так свободно — своею.

Анна Ахматова

Когда-то племя бросило отчизну,

Ее пустыни, реки и холмы,

Чтобы о ней веками править тризну,

О ней глядеть несбыточные сны.

Но что же делать, если не хватило

У предков силы Родину спасти

Иль мужества со славой лечь в могилы,

Иную жизнь в легендах обрести?

Кто виноват, что не ушли в подполье

В печальном приснопамятном году,

Что, зубы стиснув, не перемололи,

Как наша Русь, железную орду?

Кто виноват, что в грустных униженьях

Как тяжкий сон тянулись времена,

Что на изобретеньях и прозреньях

Тень первородной слабости видна?

И нас без вас и вас без нас убудет,

Но, отвергая всех сомнений рать,

Я так скажу: что быть должно

да будет!

Вам есть, где жить, а нам

где умирать…

3

Белозубый араб восемнадцати лет,

смуглый отпрыск великих племен,

партизан и бродяга, изгой и поэт,

стал глашатаем новых времен.

Но политика — древнее дело мужчин,

а не юношей, вот почему

в силу этой и нескольких прочих причин

пулю в спину всадили ему.

Он работал связным и по древней тропе

мимо Мертвого моря спешил,

где когда-то Христос в Галилейской стране

легендарное чудо свершил.

Там, где огненной лавою в души лилась

речь о непротивлении злу,

вновь на камне горячая кровь запеклась,

и огонь превратился в золу.

Над кустом тамариска колышется зной,

но, убийца, умерь торжество:

если юноша принят родимой землей

то изгнания нет для него!

4

Когда о мировом господстве

взревнует молодой народ,

за темный бред о превосходстве

ему расплата настает.

Чем платит? — юностью и кровью

за угождение страстям,

за то, что силе и здоровью

дан ход по варварским путям.

Но если дряхлое колено

закусит те же удила

тень вырождения и тлена

ложится на его дела.

Так в судорожном раже старость,

своим бессильем тяготясь,

впадает в немощную ярость,

столь не похожую на страсть.

5

Не в родных партизанских лесах,

а среди аравийских просторов

я увидел в миндальных глазах

гнев, который понятен и дорог.

Палестинка, глазницы твои

воспаленные два полукружья,

у тебя ни угла, ни семьи

и ладони темны от оружья.

Чтоб сжимать автоматную сталь

в нежных пальцах — не женское дело!

Но глядишь ты в пустынную даль

чуть с прищуром, как в прорезь прицела.

Я без слов понимаю твой пыл,

потому что в военные годы

я ведь тоже изгнанником был

и, как ты, знаю цену свободы.

6

То время туманом покрыто,

когда на песок золотой

взошла босиком Афродита,

рожденная в пене морской.

А море шумит, как шумело,

но волны на берег несут

не чье-то прекрасное тело,

а доски, бутылки, мазут.

Шуршат под ногами газеты,

струится обеденный чад,

в гигантских отелях клозеты