Я попросил ее стать пожаром и сжечь дом дотла. Ее идентификация с огнем, начавшаяся с осознанной игры, вскоре приобрела характеристики одержимого транса. Она была огнем, но это еще не все: В то же время она была его жертвой, боясь, что он будет распространяться, боясь одновременно обжечься и жечь. Она в ужасе закричала, физически чувствуя жар.
Это был последний час последнего дня занятий. Яростное и неожиданное переживание снова оказалось ни с чем не сравнимым, ей страстно захотелось испытать подобное еще. Мы договорились об индивидуальном сеансе на следующий день после занятий. Сеанс вместо оговоренного часа длился шесть часов. Мы вновь вернулись к огню. В огне был ее гнев, разочарование своей матерью, мстительностью за то, что гнев вновь вернулся и в детскую фантазию, и в новое переживание, и вместо того, чтобы представить, как огнем горит комната матери, она испугалась, что сгорит ее собственная комната. Она чувствовала, что является жертвой, ее охватило отчаяние. Теперь парализованной, беспомощной (как мать) была она сама. Соприкоснувшись со страхом, она теперь жила другой фантазией тех ночей, она видела ужасную змею, свернувшуюся в углу ее комнаты.
При виде нового агрессора я попросил ее стать им: «Станьте змеей. Чего змея хочет?»
Змея хочет забраться в комнату матери, и она (т.е. пациентка) сделала это в воображении, идентифицировавшись со змеей. Мать была перепугана, она не хотела ее здесь. Змея же настаивала, она хотела быть ближе. Нет, она не хотела ец ничего плохого, она хотела лишь быть рядом, коснуться ее, но мать не понимала и продолжала отстраняться. Для матери она была ужасной тварью.
Принужденная мною, она преодолела отвращение и страх и смогла обыграть фантазию прикосновения к матери. Она обвилась вокруг нее. Для матери же это не было столь страшным, как она представляла, но все же очень неприятным.
Змея хотела большего, она хотела проникать внутрь ее тела. Ей было бы хорошо и тепло в ее чреве - но никакого ущерба матери она причинять не хотела. Но мать все не понимала и страшно боялась.
После довольно продолжительного колебания она все же проникла (как змея) в тело своей матери. Но не через влагалище, а через анус, который в воображении имел вид розы. Переключившись на роль матери, теперь она чувствовала у себя в животе змею. На этом дело не кончилось. Она не хотела, чтобы змея была там. Змея же хотела двигаться.
Часы, последовавшие за этим, были наполнены событиями, относящимися к постепенному подъему змеи по ее телу, лежащему на кушетке. Это были драматические часы, в которых движения змеи воспринимались пациенткой как вопрос жизни или смерти. Процесс не мог быть оставлен незаконченным. Что бы не «означала» эта роковая фантазия, ей все равно, да она и не знала, однако она была уверена, что это было достаточно важно, чтобы вот так все оставить. Все развивалось очень медленно из-за ее страха, который порой был так велик, что она кричала. Ощущение, что у нее внутри змея, являлось большую часть времени настоящей соматической галлюцинацией, даже несмотря на то, что она осознавала обычную реальность и могла поддерживать общение в то же время. Самым трудным для змеи - которая превратилась в кобру - было добраться до сердца. Она так боялась, что умрет, что прошло больше часа, пока змея поднималась из живота к груди. Потом возникли затруднения при прохождении шеи. Однако в конце концов змеиная голова появилась у нее изо лба. Теперь это была королева змей, а пациентка почувствовала некоторую завершенность.