Витгенштейн после Люцена и Бауцена стал тяготиться высоким званием главнокомандующего союзными армиями; мысль о новой встрече на поле брани с грозным противником бросала его в дрожь. Он попросил освободить его от высокой должности. Его просьба была удовлетворена без возражений. Позже Витгенштейну было пожаловано звание генерал-фельдмаршала, но лучше воевать он не стал.
Главнокомандующим союзными армиями был назначен австрийский фельдмаршал князь Карл-Филипп Шварценберг. Он принадлежал к родовитой аристократии и с молодых лет занимал высокие командные должности. Но был ли он способен скрестить с успехом оружие в поединке с Наполеоном?
18 июля истек срок перемирия. Время работало против Наполеона. К антифранцузской коалиции присоединилась Австрия, в борьбу вступали шведские вооруженные силы. Обе стороны готовились к решающему сражению. Оно произошло 14–15 августа (вдень рождения Наполеона) под Дрезденом. Шварценберг располагал численным перевесом; у него были большие резервы. Но он проявил нерешительность, не сумел предугадать действий противника и позволил Наполеону полностью овладеть инициативой. Двухдневное сражение под Дрезденом завершилось жестоким поражением союзных войск. Наибольшие потери понесла австрийская армия.
Справедливости ради надо сказать, что Витгенштейн и Шварценберг испытывали не только трудности психологического порядка, сражаясь с таким противником, как Наполеон, но и иные. Со времени разгрома наполеоновской армии в России и перенесения военных действий в Центральную Европу в ставку главнокомандующего в ожидании золотых лучей победной славы зачастили августейшие персоны. Александр I, великий князь Константин, Фридрих-Вильгельм III, Франц I вспомнили про свой воинский долг: ведь все они были военные и без их советов, без их указаний вряд ли удастся обеспечить путь к победе. Вместе с монархами в главную ставку прибыли их адъютанты, генералы, великосветская дворцовая челядь. Походная простота кутузовской ставки была забыта. Главная ставка союзников лета 1813 года напоминала скорее придворный салон, где хлынувшие из всех европейских столиц штабные охотники за орденами и чинами соперничали в искусстве лести и искусстве интриг.
Наполеон, конечно, знал о том, что происходило в стане противника, и это лишь усиливало его презрение к врагу. Александра, Фридриха-Вильгельма, Витгенштейна, Шварценберга он не считал — ив этом он был, разумеется, прав — достойными противниками. Он привносил в свои оценки, в свои политические решения личные мотивы. Странным образом, при своем огромном жизненном опыте, он сохранял до последней минуты труднообъяснимые иллюзии в отношении Австрии. Он считал невозможным, чтобы его тесть, его союзник, отец его жены — император Франц повернул против него оружие; в своих расчетах он продолжал числить Австрию союзницей Франции. Когда казавшееся ему немыслимым совершилось — в Рейхенбахе всех обманывавший Меттерних хладнокровно подписал договор о вступлении Австрии в антифранцузскую коалицию, — ярость Наполеона против «вероломных обманщиков» была беспредельна. Ему не терпелось как можно скорее проучить кичащихся тысячелетним троном лжецов, клятвопреступников из Шёнбруннского дворца. Но в политике, как и в военном деле, чувства личной обиды — плохой советчик! Наполеон как полководец сам знал, насколько важно трезво оценить силы противника, как опасно преуменьшать его возможности, не принимать в расчет его резервы.