— Нет, Женя. Ты сам себя убьешь. Попомни мое слово — полезешь на рожон, выручая свою девочку. И ничем хорошим для тебя это не кончится.
Жорик пристально посмотрел на меня, и я понял, что он, если ему это понадобится, приговорит, не моргнув глазом, кого угодно. И выбора у меня в очередной раз не оставалось. Идти к ментам? И Сашке не помогут, и меня расстреляют. Отказать Жорику — тоже крышка. А может, выкручусь?
— Костыль, я могу немного подумать?
— Я не тороплю. Думай…
— Спасибо, — поблагодарил я. А Костыль добавил:
— …Пока едем. Дорога длинная.
А дорога от Зеленогорска до Питера не такая уж длинная. Как и вся моя бестолковая жизнь. И сколько той жизни осталось?..
— Господя! Да чаво же ты творишь, нехристь окаяннай! Да чтоб у тебя руки отсохли! Охолонись, ирод!
— Отвали, дед! Зашибу!
— Я те зашибу! Ишь, чаво удумал! Иуда ты!
— Уйди, говорю! Без тебя тошно!
Дед Матвей бегал вокруг меня, ругаясь на чем свет стоит. Хватал меня за руки и пытался оттянуть в сторону. С каждой секундой темперамент его все возрастал. К тому моменту, когда он решился-таки произнести самое изысканное свое ругательство, частота его телодвижений была сравнима разве что с электровеником.
— Шланг ты непутевый! — тявкнул дедок и устало опустился на днище перевернутой лодчонки.
А я тем временем столкнул красную «ауди» с крутого бережка в озеро. Машина чуть качнулась на встревоженной водной глади и, словно захлебываясь, пошла ко дну.
— Чаво ж ты натворил, скаженный! — сокрушался старикан, хватаясь руками за свою кудлатую голову. — Как жа мне теперича перад Лехай отбрехатися? Чаво ж я скажу яму-у-у?..
Я подошел к деду и увидел, что тот плачет, по-прежнему сидя на своей лодке и раскачиваясь из стороны в сторону. Я обхватил его седую голову, прижал к себе. Матвей старался вырваться, но я не давал ему этого сделать до тех пор, пока он не успокоился.
— Ну пошто ты машину Лешкину утопил? — поднял на меня дед выцветшие заплаканные глаза. — Ведь вернется он, спросит с меня. А чаво я скажу яму?
— Не вернется, — ответил я.
— Уехал куда али занеможило чаво? — захлопал дед ресницами, начиная догадываться, что я принес ему тяжкую весть.
— Слышь, дедусь, — начал я осторожно, — ты только держи себя в руках. Сиди-сиди. — Дед хотел подняться, но я вновь усадил его на ребристое днище.
— Где Леха-то? — севшим голосом спросил он, не сводя с меня глаз. И глаза его говорили: ты не пугай, парень, все ведь обойдется, правда?
— Умер Леха, — потупил я взгляд. — Убили его.
— Слухай, ты чаво, шуткуешь? — Деду все же удалось встать.