Мадам де Сентре стала задавать ему вопросы: давно ли он виделся с миссис Тристрам, давно ли вернулся в Париж, сколько времени собирается здесь провести, нравится ли ему город. Она говорила по-английски без всякого акцента — точнее, с тем несомненно британским выговором, который по приезде Ньюмена в Европу поразил его, словно он услышал совершенно чужой язык, правда, в женских устах такой английский чрезвычайно ему нравился. Поначалу какие-то выражения, употребляемые мадам де Сентре, казались ему не совсем правильными, но уже через десять минут Ньюмен ловил себя на том, что ему не терпится услышать эти милые шероховатости еще раз. Они очаровывали его, и он только диву давался, как могут ошибки, даже явные, звучать так изящно.
— У вас красивая страна, — заметила вдруг мадам де Сентре.
— О да, великолепная, — подхватил Ньюмен, — вам непременно надо познакомиться с ней.
— Я никогда ее не увижу, — ответила мадам де Сентре с улыбкой.
— Почему? — удивился Ньюмен.
— Я не путешествую, особенно в такие дальние края.
— Но вы же не всегда живете в городе, иногда и вы уезжаете из Парижа?
— Только летом и недалеко.
Ньюмен хотел спросить у нее еще о чем-нибудь, что касалось ее самой, но он толком не знал о чем.
— Вы не находите, что здесь очень… очень… тихо? — сказал он. — Так далеко от улицы?
Наш герой хотел сказать «очень уныло», но решил, что это будет невежливо.
— Да, здесь очень тихо, — согласилась мадам де Сентре. — Но нам это нравится.
— Нравится? — медленно повторил Ньюмен.
— К тому же я прожила здесь всю свою жизнь.
— Всю жизнь? — так же медленно переспросил Ньюмен.
— Я здесь родилась, а до меня здесь родились мой отец, мой дед и прадед. Все здесь. Так ведь, Валентин? — повернулась она к брату.
— Да, так уж у нас заведено — являться на свет в этом доме, — засмеялся молодой человек; он встал, бросил в огонь окурок и прислонился к камину.
Наблюдательный глаз заметил бы, что ему, пожалуй, хотелось получше рассмотреть Ньюмена, которого он потихоньку изучал, поглаживая усы.
— Значит, ваш дом невероятно старый? — сказал Ньюмен.
— Сколько ему лет, друг мой? — спросила брата мадам де Сентре.
Молодой человек снял с каминной полки две свечи, поднял их повыше и посмотрел на карниз под потолком, проходивший над камином. Карниз был из белого мрамора в привычном для минувшего столетия стиле рококо, но над ним сохранились более старые панели, отделанные причудливой резьбой и покрашенные в белый цвет с сохранившейся местами позолотой. Белая краска пожухла, позолота потускнела. На самом верху узор переходил в некоторое подобие щита, на котором был вырезан герб. Над гербом виднелись рельефные цифры: 1627.