— Ваш дед говорил вам, что в детстве болел полиомиелитом? — спросила она.
Он резко обернулся к ней:
— У деда был полно?!
— Ах, вы не знали, — виновато сказала она. — Тогда извините. Я думала, что он говорил вам.
— Боже! Полно! Да я понятия не имел.
— Я читала о последствиях перенесенного полиомиелита. С возрастом у человека могут проявиться боли в суставах и мышцах.
— У него боли? Сильные?
— Я спросила его, и он сказал, что они вполне терпимые.
— Надо же, полно! Он никогда мне не говорил.
— Попросите его рассказать. Он заболел именно здесь, в лагере «Киога», летом 1944 года. Он рассказывает очень интересно. Впрочем, вы это и без меня знаете. В те времена случаи этого заболевания были очень редкими.
— Если он выздоровел после полиомиелита, почему же он теперь не сопротивляется своей болезни? Медицина смогла его спасти почти полвека назад, а…
— То, что он выздоровел, можно считать просто чудом. Эту болезнь не умели лечить ни в те годы, ни сейчас. Существует только вакцина, которая способна уберечь от заболевания.
— Значит, нам остается просто сидеть в этой глуши и ждать чуда? Вы это предлагаете?
— Я предлагаю делать то, что хочет Джордж.
Клэр от души было жаль Росса, которого переполняла невысказанная мука. Здесь, в этом райском уголке земли, каждое мгновение для деда и внука было отравлено мыслью о неизлечимой болезни Джорджа.
Обычно к больному съезжаются родные и близкие, так что Клэр доводилось видеть самую разную реакцию — от настоящей истерики до стоического понимания неизбежности конца. Кто-то пытался сделать все, чтобы предотвратить смерть любимого человека. Кто-то приходил в полное отчаяние, молился, предавался воспоминаниям, уходил в себя, плакал, успокаивал остальных. Иные ссорились с родственниками, не стеснялись в присутствии Клэр оскорблять друг друга и даже устраивать потасовки. Но больше всего ее возмущали те, что делали вид, будто глубоко переживают предстоящий уход из жизни близкого человека, а на деле нетерпеливо ожидали момента, когда смогут получить свою долю наследства.
Судя по тому, как Росс нервно стискивал кулаки, он все еще находился в шоке от осознания реального положения вещей.
— Черт! — Он машинально следил за вьющейся над горшком с фуксией крохотной колибри.
— Этого в списке нет, — невозмутимо заметила она.
— А что хорошего в этом списке? Это была ваша идея? Вы что — колдунья, пичкаете старика фантазиями?
Ее это не задело.
— У всех у нас разные цели. Кто-то их записывает, кто-то держит их в уме. Некоторые боятся забыть, что хотели делать.
— Ерунда!
Она уже стала понимать его настроение. Возможно, именно этим он ее и привлек — он был — или казался — невероятно искренним, не очень-то умел скрывать свои чувства. Она видела, что он ей не доверяет. Ведь она ни с кем не может позволить себе полной откровенности. Иногда ее обуревала неудержимая потребность рассказать о себе кому-нибудь, чтобы человек понял ее — не ее жизнь, как Мел Рено, — а ее саму, ее сердце и душу. Она мечтала услышать, что нужна кому-то.