Унюхав первачок, Штирлиц потерял интерес к мадам и усадил земляка рядом. Они выпили и, поддерживая друг друга, отправились в клозет, где в знак дружбы пописали на брудершафт.
Оказалось, что полпреда зовут Гоша и он тоже родом из Рязанской губернии. Штирлиц расчувствовался, вспомнил родную деревню с ее грязными проселочными дорогами, смахнул мозолистой рукой слезинку и пошел к эстраде. Отодвинув в сторону тапера, он уселся за рояль и стукнул кулаком по клавишам. Все в зале притихли. Штирлиц собрался с мыслями и с тихой грустью запел:
Я прошу, хоть не надолго, Боль моя, ты покинь меня...
Пастор Шлаг, тронутый до глубины души чарующими аккордами, опрокинул в глотку фужер портвейна и подтянул:
Облаком, сизым облаком Ты полети к родному дому, Отсюда к родному дому...
Через минуту все, кто еще не валялся под столами, вдохновенно горланили:
Где-то далеко, очень далеко, Идут грибные дожди!
В маленьком саду, прямо у реки, Созрели вишни, наклонясь до земли!
В разгаре всеобщего экстаза никто вначале не заметил блондина с энергичным лицом, через которое от подбородка до уха тянулся неровный шрам. Человек, стоя в дверях, изображал дирижерские движения руками. Ироничная улыбка скользила по его щекам.
Это был владелец высших наград рейха, любимец фюрера Отто Скорцени. Штирлиц первым заметил тезку, с которым они были давно на короткой ноге (работа у обоих была опасная), и, допев песню, радостно заорал:
- Слушай, вентиль! Сдается мне, тебя тоже зовут Отто! Подгребай вон к тому столику!
Любимец фюрера, раздвигая публику ногами, пробрался к столику и Штирлиц познакомил его с присутствующими.
Официант притащил пива, Скорцени вытянул из кармана галифе леща и, хлебнув из кружки, сказал:
- Я слышал, у тебя неприятности?
- Да, братка! - сокрушенно ответил Штирлиц, - непруха поперла! Не знаю, как выкручиваться!
- Из любого положения всегда есть выход, - глубокомысленно изрек Скорцени.
- Только иногда плохой! - добавил Шлаг и пьяно захохотал.
- Чего это он? - удивился Скорцени.
- А-а, не обращай внимания, - махнул рукой Штирлиц и повернулся к пастору, - ну-ка, цыц!
Святой отец затих и переключил внимание на пробку, болтавшуюся в пустой бутылке. Он потряс бутылку вверх дном. Пробка не выпадала. Пастор сделал попытку достать ее вилкой, но и это ему не удалось.
Пастор чуть не плакал. Глядя, как мучается пожилой человек, Штирлиц отнял у него бутылку, взял за горлышко и ударил по краю стола. На пол посыпались осколки, Штирлиц сунул влажную пробку пастору в руки. Тот удовлетворенно заулыбался, запихал добычу в карман просторной рясы и, упав лбом на стол (Штирлиц еле успел отодвинуть в сторону тарелку с костями съеденной утки), захрапел.