Медлить было нельзя, он схватил Соколова за руку, дернул вниз, толкнул за большой чан. Сам пробежал к люку в котельную и, откинув крышку, махал Соколову рукой.
Виталий Андреевич остановился возле люка, прислушался, покачал головой и стал спускаться по лестнице, такой же спокойный и невозмутимый. Выйдя из котельной, они постояли за штабелями дров. Вся фабрика гудела, через двор к красильной сбегались рабочие других цехов.
За штабелями дров — заросший репейником пустырь, дальше — забор, и в нем знакомый Кольке лаз.
Пробежали пустырь. Николай наклонился, отодвигая доски, прикрывающие отверстие лаза, и в это время раздались из-за штабеля дров выстрелы.
Пули хлестнули по забору, щепа упала к ногам, вблизи взметнулись султанчики земли…
Было еще несколько случаев столкновения рабочих с отрядами охраны. Кое-кто из рабочих был арестован. По ночам отряды милиции ходили с обысками, искали оружие.
Городской комитет принял решение — организовать боевые рабочие дружины на всех заводах и фабриках, а там, где настоящие боевые дружины сформировать пока невозможно, временно создать хотя бы отряды рабочей самообороны.
В железнодорожных мастерских за дело взялся Агафангел Шалгин. У типографщиков — Донька Калимахин.
Надо было добывать оружие. Те дробовики, шомполки и старые берданки, заржавленные «Смит-Вессоны» и самодельные гладкоствольные пистоли, которые удалось собрать, имели больше символическое значение. Попугать обывателя можно, а всерьез такое вооружение принимать никак нельзя. Если собрать дружину в полном вооружении, то потешное войско получится, а не боевой революционный пролетарский отряд. У старых солдат, самоходом вернувшихся с фронта не с пустыми руками, было кое-что припрятано в тайничках. И Ганцырев заводил знакомства с солдатами, проживающими на Луковицкой улице. Шалгин, Донька и другие ребята поступали так же.
Хитрая это была работа, медленная, но кое-что извлекалось из тайников, освобождалось от плотной одежды из просмоленной мешковины и переходило в руки дружинников.
Николай чувствовал себя причастным к огромной работе партии, к этой небывалой и великой борьбе.
Он восторгался Виталием Андреевичем Соколовым, его умом, его знаниями, его умением властно схватить слушателей за сердце и вести их за собой. Николай хотел походить и на Соколова и на Щепина одновременно. И впервые в жизни он всерьез потянулся к книге.
Соколов и маленький кудрявый Цейтлин после освобождения из тюрьмы поселились на Кикиморке, у Минеевны. Она отвела им комнатушку за печкой, отделенную от кухни невысокой заборкой. В этой клетушке скоро стало тесно от книг.