— Товарищи, хотите послушать стихи? Я никакой не декламатор, но стихи написаны для нас, и не могу их не прочитать.
— Читай, читай! — загалдели красноармейцы, сгрудились около нар, затихли.
Я эту быль, правдивое сказанье
вам отдаю. Пора мне в землю лечь.
Меня убили северней Казани.
Повесили. Не обо мне здесь речь.
Мне не нужна посмертной славы милость.
Для мертвеца молчание — закон.
Но я кричу, чтоб ваше сердце билось,
кричу из петли мертвым языком.
На бестолочных станциях, где голод,
тифозные вас караулят вши,
и дует в решето шинели холод.
Пусть дует — не добраться до души.
Разбитые вагоны, паровозы,
и, кроме звезд, ни капельки огня.
По трактам, где плакучие березы,
на нас ордой ползет офицерня,
на наши земли, на деревни, кои
пылают диким заревом в ночах…
Уже весна, и гуси за рекою,
но нет весны, и у села Колчак.
Ликует кулачье — не ложны слухи,
что от добра рукой подать до зла.
На колокольню влез какой-то сукин
сын и — давай во все колокола.
На сотню верст трезвон парадный слышен, —
мурашками по коже, как озноб.
и вижу я — с крестом на паперть вышел
лукавый в золотых одеждах поп.
Склонился, уподобившись Иуде,
и богатеев шваль склонилась вся,
пшеничный каравай и соль на блюде
белогвардейской своре поднеся.
Весь день по-царски будет пир горою,
а здесь на площади до темноты
висеть под деревом мы будем двое
в лаптях…
Из комитета бедноты.
Товарищи, храните в сердце гордость!
Рубите, конники, врага сплеча!
Железною стеной вперед, не горбясь,
на Колчака, на банды кулачья!
Он бережно сложил газету и спрятал в нагрудный карман гимнастерки.
— Сильно писано, — заметил кто-то на верхних нарах. — Такому бы стихотворцу руку пожал… За всех нас!
Колчаковцы с боем вступили в Глазов и двинулись дальше. Белогвардейцев сдерживали авангардные красноармейские части. На помощь им командование армии экстренно направило бронепоезд. Он железным вихрем пролетел через станцию Яр, где разгружался прибывший из Вятки батальон. Красноармейцы помахали потным загорелым парням, высунувшимся из люков.
Бронепоезд исчез в облаке пыли, а земля все еще дрожала, и ныли стекла в окнах станционного здания.
Вскоре донесло отдаленные раскаты грома — бронепоезд вступил в бой.
Пока красноармейцы наскоро ужинали, строились на проселке за штабелями бревен, Николай с командиром и штабниками сидели в комнатушке дежурного по станции у аппарата морзе. Телеграфист, наматывая на тамбур ленту, читал приказ:
«…немедленно выступить и к утру укрепиться в 20 верстах северо-восточнее Яра на окраине деревни Н., расположенной вблизи дороги. Выслать разведчиков».