Командир расхохотался, ткнул его под девятое ребро.
— Артист, ей-богу. Ну, давай партийный билет и пистолет. В случае чего, скажешь — пробираюсь, мол, на Пермь, ищу жизни повкусней.
— А как же без оружия, если догадаются?
— Иди, иди. Таких ловкачей поискать на белом свете — не скоро найдешь.
Николай разулся, прицепил лапти к кисе и пошел по краешку дороги. Пекло солнце. Над горбатым полем, захлебываясь, пели невидимые жаворонки.
У ворот села босяка остановил патруль.
— Эй, мужик, кто такой? Откуда? Куда идешь?
— Чево? Я‑то? Пасеговский. К крестной в Пермь пробираюсь.
Солдаты заржали.
— До Перми тебе, дураку, лаптей не хватит.
— Хы, дак босиком пойду. До зимы подале, чем до Перми.
— Кажи документы личности.
— Была бумага из волости — в Вятке отобрали, хотели в Красную Армию, да я того… сбег.
— Ишь ты, мать тебя в дурака! Оружье есть?
Николай осклабился, вывернул карманы, вытащил из штанов рубаху, почесался.
Солдаты пошарили в кисе, ничего подозрительного не нашли, отпустили.
Со свистом высморкавшись, он неторопливо зашагал по улице, смешался с толпой, выходящей из церкви.
Видел он и три пушечки, и откормленных распряженных лошадей возле батареи, видел солдат в нерусской форме, наверное, чехословаков. Узнал, что в двухэтажном доме школы разместился штаб полка. Хотелось узнать еще больше. Он зашел в избенку, что победней, утолить жажду. Не успел поднести медный ковш к губам, как в дверь пролез солдат и приказал следовать за ним.
Солдат привел Николая к двухэтажному дому. У высокого с кровелькой крыльца стоял часовой и материл привязанного к палисаднику неспокойного вороного жеребца.
Конвоир ввел парня в накуренную комнату, подтолкнул коленом под зад к столу, за которым сидел багроволицый усатый офицер, а сам встал у дверей.
Офицер уставился на арестованного воспаленными глазами.
— Сними шапку, вахлак! Подойди поближе. Фамилия, имя, отчество?
— Ну, Доронихин Иван. Тятю звали Петром. Мы пасеговские.
— Документы?
— Нету у меня. Была метрика с печатью, да лешие в Вятке отобрали. Вишь в Красную Армию хотели меня. Сбег я, ну их к ляду. От Вятки до Яра, где на платформе, где как придется, ехал. Теперь, значит, на Пермь к крестной пробираюсь. Бог даст, доберусь.
Он застегнул на вороте рубахи пуговицу и ухмыльнулся.
Офицер наморщил лоб.
— Что от красных ты сбежал, ты это хорошо сделал. Но как же без документов? Кто, тебе, лоботрясу, поверит, что ты не красный шпион, не большевик?
Николай прыснул:
— Я-то шпиен? Тоже скажешь, ваше благородие! Хы-хы-хы, большевик? Не‑е, я в бога верующий. Вот и крестик на шее у меня, — приложив ладонь к груди, солгал он, уверенный, что офицер не потребует расстегнуть ворот рубахи.