Колька снял ботинки и одним махом очутился подле девушки.
— Мне подумалось, ты рассердился на меня.
— Нет-нет, что ты, — ответил Колька и вмиг забыл все, что хотел ей сказать.
— Какой горячий песок! Сверкающая река! И это солнце! — Наташа зажмурилась и вдруг предложила: — Давай покупаемся?
— Давай, — ответил Колька.
Наташа побежала к ракитовому кустику, качавшемуся среди серебристых лопухов мать-мачехи, а Колька остался на месте и стал раздеваться.
Смуглый, в черных трусах, он помчался на носочках к реке и бросил себя в обжигающую прохладу. Наташа, одетая в розовый купальник, стояла на песке и засовывала волосы под косынку.
— Как вода?
— Теплая! — откликнулся Колька. — Иди сюда, здесь по пояс.
Вскоре они, громко смеясь, плескались; потом, держась за руки, дошли почти до середины реки. Кольке захотелось отличиться перед девушкой. Широко загребая воду, отталкиваясь ногами, он поплыл к противоположному берегу. На стрежи его быстро подхватило течением.
— Не надо! — крикнула Наташа. — Еще утонешь!
Колька отказался от своей затеи, повернул обратно.
Они шли по краешку косы. Стаи гревшихся на солнце мальков разбегались в стороны.
— У тебя очень красивый загар, ровный, с лиловым оттенком, — сказала Наташа.
Она смотрела немигающими глазами на Кольку, смотрела загадочно, с дрожащей улыбкой в уголках губ. Внезапно толкнула его и побежала.
— Лови! — бросила на бегу.
Колька легко догнал ее, схватил за руку, но не удержал.
— Лови же, лови! — дразнила Наташа, убегая все дальше. Он припустил за ней. За ближайшим кустом она спряталась, дождалась его, увернулась и помчалась в другую сторону. Колька налетел на девушку и нечаянно сшиб с ног.
— Попалась!
Он хотел повернуть Наташу лицом к себе, но она, закусив губы, вцепилась в корни какого-то деревца. Тогда, озлясь, он стиснул Наташино плечо и опрокинул ее навзничь:
— Сдавайся!
Наташа отвернулась. Он чувствовал торопливый стук ее сердца, а, может быть, это стучало его, Колькино? Как легко можно было бы сейчас коснуться сухим ртом ее загорелой, такой близкой щеки! Оба молчали, глубоко дыша. Наконец, Наташа, как бы очнувшись, подняла ресницы и устало прошептала:
— Пусти, медведь…
Колька сразу пришел в себя, отскочил от девушки и пошел, как побитый, к месту, где разделся. Обескураженный, думал, что «совершил страшный поступок, за который бьют по морде».
Через несколько минут и Наташа в своем сарафанчике уже стояла около него.
— Полюбуйся, что натворил своими железными лапами, — она приспустила лямочку с плеча, показала синяки на руке. — Но я не сержусь. Сама виновата. С тобой, медведем, шутить нельзя. Идем быстрее, нас, наверное, потеряли.