Вятские парни (Мильчаков) - страница 52

Слышу каблучки. Открывается дверь, и на меня, сжимая на груди концы цветного платка, удивленно смотрит Валентина Ивановна.

Я что-то промямлил и, не скрывая радости, попятился.

Улыбнулась она, и я почувствовал себя на седьмом небе от хлынувшей на меня теплой синевы ее взгляда.

С минуту мы молчали. Валентина Ивановна, как хозяйка перед нежданным гостем, первая спохватилась:

— Вы ведь к дяде за книжкой? Его нет. Входите, пожалуйста. Можете выбрать без него, что понравится.

И вот я, Коля, в поповских хоромах. Неуютно в большой горнице. В красном углу темная, видимо, старого письма икона с лампадкой. На стене географическая карта России и часы. Полдюжины стульев там и сям. У окна — круглый стол под холщовой скатертью. Между окном и дверью — шкаф, забитый книгами и журналами. Валентина Ивановна открыла дверцы: выбирай любую. Не рылся я. Вытащил наобум, что потолще. Попались «Крестоносцы» Сенкевича.

— Вот эту, — спрашиваю, — можно? — И тут, Коля, все ей, как на исповеди, рассказал и что, мол, нагрянул узнать, жива ли, а книжка — предлог.

Она внимательно посмотрела мне в лицо и громко расхохоталась. Потом спросила:

— Чаю вы не хотите? Мы с тетушкой стряпали сегодня. Я мигом.

Я отказался. Проводила она до дверей, сказала:

— Приходите. Дядя и тетушка у меня добрые, — улыбнулась уголками губ и добавила: — Можно и не за книжкой. На чашку чая.

Вышел я на крыльцо, огляделся и, прижав локтем «Крестоносцев», направился к своему агентству.

После этого происшествия я трижды был у попа. Заявлялся с визитом в те дни, когда знал, наверняка, что он дома. Добряк Клавдий угощал меня жареной зайчатиной, фаршированной уткой, карасями в сметане, попадья и Валентина Ивановна — пирожками, ватрушками, слойками. После рюмки самодельной настойки он интересно рассказывал о приключениях на охоте. Рот разинешь, слушая его. Без собаки ведь ходит по болотам, сам лазает в воду за подбитой дичью. Один у костра ночи коротает. Не думал я, что он хохотун и шутник.

Попадья и Валентина Ивановна смеялись, слушая россказни отца Клавдия.

А я смотрел, как смеется Валентина Ивановна. Если бы ты знал, Черный, как преображает смех ее лицо, какой она становится простой и милой.

Ой, ночь уже. Печка-то моя — одна зола осталась.

Твой Митя».

В тот же день, когда было получено письмо из Юмы, Колька уединился в маленькую комнату. Он сел писать Мите.

«Посылаю тебе, дорогой, запоздавшее по моей всегдашней неаккуратности новогоднее поздравление. Здоровья тебе, всяческого добра и счастья, счастья. Катерина и Федос с Аркашей мне дали право всегда приветствовать тебя от их имени.