Даже тишина действовала на меня возбуждающе. Я не хотела нарушать ее и поэтому не шла в дом завтракать или за своими рисовальными принадлежностями. Как прекрасно собирать цветы, когда они покрыты росой! Я оставила корзину и ножницы у дверей кухни.
И тут я увидела ее. Поначалу я даже не встревожилась. Я подумала, что это просто одеяло, которое кто-то уронил с верхнего этажа. Я подошла поближе и увидела, что булыжники вокруг залиты кровью. Жидкие седые волосы…
Я не закричала. Кричать — это не в моей натуре. Мне стало плохо. Я добралась до порожка кухонной двери, опустилась на него и уронила голову на руки. Это была мадемуазель Софи. Мне не надо было подходить ближе, чтобы убедиться в том, что она мертва. Причудливо распростертое тело, кровь, неподвижность… Сердце забилось так сильно, что казалось, оно готово выпрыгнуть из груди. Когда я наконец смогла подняться, ноги были словно чужие, будто отмороженные. Я с трудом поднялась по лестнице. Дом еще спал. Я поднялась в башенку и постучала в дверь Конора.
Конор открыл сам. Он уже не спал, а брился над раковиной, и на подбородке у него еще осталось мыло.
Когда я попыталась заговорить, мой голос дрогнул:
— Мадемуазель Софи. Лежит там, внизу. Мертвая.
Он застыл.
— Она, скорее всего, выпрыгнула из окна. Лежит там, на кухонном дворе.
Конор бросил бритву и вытер лицо полотенцем. Казалось, он слишком взволнован, чтобы говорить. Он автоматически повесил полотенце и тут как бы впервые увидел меня.
— Вам лучше немного полежать. Я провожу вас в вашу комнату. А она на кухонном дворе?
Я кивнула.
Для такого крупного мужчины он двигался очень легко. Я почти не слышала его шагов по лестнице, и только издалека донесся звук открываемой и закрываемой салонной двери. Я заплакала по несчастной душевнобольной старухе, которая вынуждена была выброситься из окна из-за того, что никому не была нужна в этом унылом, равнодушном мире.
Немного спустя я встала, умылась и пошла вниз, обогнав Эгана на лестнице.
— Вы так рано встали, Керри. А я только собрался ехать за хлебом.
Я сказала ему о мадемуазель Софи. Он уставился на меня, кровь отлила от его лица. Вошел Конор, и Эган повернулся к нему.
— Я позвонил доктору Фруассару и в полицию в Дьенне, — сказал Конор. — Я побоялся ее трогать. Только накрыл одеялом.
Эган прислонился к стене и на момент закрыл глаза. Потом хрипло сказал:
— Она совсем сошла с ума, если решилась на такое.
— Я не думаю, что она сама выпрыгнула, — сказал Конор. — Такие старые женщины, как Софи, не признают самоубийства.
Я обомлела. А Эган спросил: