Как бы то ни было, но даже среди прочих офицеров наш ротный выделялся особо: он был наделён тонким проницательным умом и был первоклассным психологом. Он умело использовал сложные отношения среди солдат для поддержания необходимого порядка в роте и в то же время сдерживал старослужащих в определённых рамках.
Хижняк владел достаточной информацией о внутренней жизни в роте: кто с кем дружен, кто кого боится, и вообще, что из себя представляет каждый солдат. Но о некоторых деликатных моментах во взаимоотношениях, наблюдая со стороны, он догадаться никак не мог. Тем не менее это не мешало ему узнавать и об этом. А это значило, что в солдатской среде активно и довольно успешно действовала его агентура. О высоком уровне конспирации его разведчиков говорил тот факт, что деды то и дело пытались определить стукачей, и ни разу им это не удавалось.
Прошло больше недели с того дня, как мы с Геной просились на боевые у командира полка. Я был уверен, что о нашем походе к КэПу никто не знает. То, что это не так, я убедился неожиданно для себя при одной встрече с ротным.
Хижняк, случайно проходя мимо меня, как бы вскользь обронил:
— Знаешь, Сергей, чем попусту ходить к командиру полка, вломил бы лучше Еремееву… Вломил же Панкратьеву когда было надо, — и как ни в чём ни бывало пошёл дальше.
Такой информированностью я был крайне удивлён и долго ломал голову — откуда Хижняк знает такие тонкости? Что я говорил с командиром полка знали я да Гена, может ещё одному-двум сказали по секрету. А что касается драки с Панкратом — не такое это уж и событие — и было-то не более трёх безучастных свидетелей. И главное — проницательный Хижняк понимал, что именно постоянные досаждения Еремеева, а не само желание повоевать, было главной причиной того, что я пошёл проситься на войну.
Ещё в начале лета он снял Еремеева с должности зам. комвзвода, разжаловал в рядовые и вручил ему гранатомёт — самое тяжёлое, а значит, и самое непочитаемое оружие во взводе. В рядовые Еремеева разжаловали за то, что он продал афганскому солдату нашу армейскую шапку.
Эта давнишняя история началась с того, что афганские офицеры, увидев у аскара советскую шапку, стали у него выяснять, — Где взял шапку? Украл? Аскар сказал, что честно выменял её у "шурави" на афгани.
Тут же началось расследование. Весь личный состав батальона построили в расположении и стали проводить опознание. Вдоль строя шёл аскар с офицерами и сосредоточенно вглядывался в наши лица. Он обошёл весь строй, но продавца не определил. Тогда, не распуская строй, вызвали всех с караулов и нарядов, построили их — афганец внимательно осмотрел вновь прибывших и тоже отрицательно покачал головой. Заменили тех, кто стоял на посту, и привели сюда на опознание — безрезультатно. Тогда офицеры стали по спискам проверять каждого солдата. Сверили всех пофамильно — весь батальон был на месте, не доставало одного единственного — Еремеева. Заслышав, что ищут продавца шапки, он тут же смылся, якобы по делам. Но его разыскали и привели. Довольный аскар сразу же без колебаний твёрдо указал на него: "Это он!"