Но он не хотел усугублять боль этого дня, а Аннабет будет больно, когда она узнает, что пережил он, стоя один возле машины Кейти на Сидней-стрит. Она решит, что радость минут, проведенных с девочками в церкви, не заслуженна, хуже того, она усмотрит в этой радости фальшь и предательство.
Он опять услыхал приглушенное: «Какой аппарат? Вот этот?» — и шорох трубки, поднимаемой со стойки.
— Детка, — с трудом, хрипло выговорил Джимми и прочистил голос.
— Джимми? — И слегка раздраженно: — Ты где пропадаешь?
— Я… знаешь, я… на Сидней-стрит.
— Что-нибудь случилось?
— Нашли ее машину, Аннабет.
— Чью машину?
— Кейти.
— Нашли? Кто нашел? Полиция? Они?
— Ага. Но ее… там нет. Она где-то в парке.
— О боже милостивый! Не может быть! Нет, Джимми, нет!
И Джимми почувствовал, как наполняется этим кошмаром, ужасной уверенностью. Диким ужасом, который старался запрятать поглубже и не пускать в сознание.
— Нам еще ничего не сказали. Но ее машина простояла тут всю ночь, и полиция…
— Господи, Джимми…
— …ищет ее в парке. Здесь их целая прорва. Так что…
— Ты где?
— На Сидней-стрит. Послушай…
— Какого черта ты на улице? Почему не в парке?
— Меня не пускают.
— Не пускают! Да кто они такие! Может быть, это их дочь?
— Нет, послушай…
— Так проберись туда, господи… Может, она ранена. Валяется там раненная, замерзшая…
— Я понимаю, но они…
— Я сейчас буду.
— Ладно.
— Пролезь туда, Джимми, слышишь? Ты ли это!
Она повесила трубку.
Джимми отдал сотовый Чаку, понимая, что Аннабет права. Совершенно права. И мучительно было думать, что теперь до скончания веков он будет сокрушаться об этой своей сорокапятиминутной слабости, корчиться при одной мысли о ней и гнать от себя это воспоминание. Когда это он успел стать таким — человеком, говорящим «Да, сэр», «Нет, сэр», «Хорошо, сэр» каким-то несчастным полицейским, в то время, как у него пропала дочь? Как это могло произойти? Когда состоялся обмен и он выложил свое мужество за право именоваться добропорядочным гражданином?
Он повернулся к Чаку:
— Ты все еще держишь фомку про запас в багажнике?
Лицо Чака стало виноватым, будто его поймали с поличным.
— Ну, жить же как-то надо, Джимми…
— Где машину оставил?
— Дальше по улице, на углу с Доус.
Джимми направился туда, а рядом с ним семенил Чак.
— Ты хочешь, чтобы мы пролезли вовнутрь?
Джимми кивнул и ускорил шаг.
* * *
Когда Шон вышел к теренкуру, дорожке, окаймлявшей ограду цветника, и увидел полицейских, рывшихся в земле и на цветочных клумбах в поисках улик, он сразу заметил на их лицах некое предвкушение и понял, что кое-что уже прояснилось. Он хорошо знал это выражение, успел изучить за годы службы — выражение холодного принятия рокового несчастья, случившегося с другим.