Корбин нахмурился — первый раз за все время беседы. Затеряться в кингменовском «я» — крайне опасная ситуация для такой слабой, хрупкой женщины.
— Бросьте, Энн, у вас на редкость милое и очень талантливое «я». — Доктор Корбин черкнул в блокноте: доктору Кронски — завершить курс интенсивной терапии и устроить ежедневные прогулки по парку. Может быть, ей будет полезно присоединиться к одной из групп, слушающих птичье пение? Его боязливые пациенты там обычно начинали чувствовать себя лучше — им казалось, будто у них появились друзья или просто сочувствующие им. Правда, многие предпочитали оставаться в уединении, замыкаясь в болезненной безымянности.
Он лечил таких милых, впечатлительных «психов» во всех своих пансионатах. Однако Беддл позвонил ему и сказал, что хочет поместить Энн именно сюда, в Эджмиер, обслуживающий обитателей Вашингтона, заработавших нервное расстройство в стенах Белого Дома. Наполняемость Инглвуда, где в основном лечились богатые бизнесмены Нью-Йорка, была таким же верным барометром финансового климата на Уолл-стрит, как и индекс уровня жизни и бедности.
Самоубийства среди богачей бесили его. Трудно было проникнуться симпатией к персоне, пожелавшей оказаться мертвой. В таких случаях он, конечно, отдавал им весь свой профессионализм, но уж насчет расположения — увольте!
— Что ж, может быть, вы поступили совершенно правильно, подписав сегодня утром все бумаги о разводе. Теперь вы будете свободны. — Он раскурил трубку. — Кингмен этого не хотел, я знаю.
— Не хотел? — Энн была озадачена.
Не далее как этим утром дядя Сайрус и еще какие-то джентльмены принесли ей эти бумаги. Энн взглянула через большое окно на горное озеро со скользящими по его гладкой холодной поверхности лебедями. Ей очень приятно было смотреть на все это, слушать гусиный гогот и хлопанье крыльев. Эджмиер был истинным заповедником, и для дикой жизни тоже.
— Нет, — сказала она спокойно. — Уверена, именно этого он и хотел. Я ведь не могу делать то, что ему нужно. — Голос у нее вновь осел. — То, что ему хочется.
— А что вы хотите, Энн?
— Чтобы меня оставили в покое. — И ее взгляд снова устремился в окно, в безмятежность дубов и сосен, в ласкающую дымку, за которой виднелись зелено-пурпурные горы.
В замкнутом и жестоком мире шестнадцатилетних девочек-подростков, ограниченном стенами школы-интерната, новая ученица, прибывшая в середине года, стала главным предметом для шуток и издевательств. Энн-Другая Беддл, дочь Кингмена Беддла, стала у них кем-то вроде шута. К несчастью, она пришла в эту элитарную школу под своей фамилией.