— Не понимаю, что помешало тебе поставить меня в известность. Зачем ты наврала про тетушку? Насколько я понимаю, ее не было вовсе?
— Понимаешь, Эрик… — Сонда все больше и больше путалась в своих объяснениях и все меньше и меньше понимала, зачем она оправдывается перед Эриком. Раньше это ей и в голову бы не пришло: она обдала бы его холодом, сказав, что поездка — ее личное дело. Сейчас тактика «лучшая защита — нападение» почему-то внушала ей отвращение. Может, оттого, что она искренне сознавала свою вину. Может, слова Кэрри о ее холодности и эгоизме заронили в душу Сонды каплю сомнения. Так или иначе, она не желала нападать — она желала объяснить Эрику и себе самой причину, по которой солгала ему и отправилась в это путешествие. — Мне хотелось поехать одной. Чтобы никто об этом не знал. Так интереснее. Мне не хотелось эскорта в виде тебя или матушки… Отелей и всего прочего. Я хотела приключения, понимаешь? В душе я авантюристка, — вспомнила она рассуждения Кэрри, — хоть ты этого во мне и не заметил… Вот я и пустилась в авантюрное путешествие, если можно так выразиться…
— Сонда, ты заставила меня волноваться.
— Я знаю. — Ей хотелось прочесть в его голубых глазах грусть, но она видела лишь досаду.
— Мне пришлось бросить все и лететь за тобой.
— Я знаю.
— Мне больно оттого, что я не могу тебе доверять. Это ты тоже знаешь?
— Догадываюсь. — Сонда хотела сказать, что не видит в его глазах боли, но вновь вспомнила о словах Кэрри. Она ничего не требовала от Эрика, потому что не хотела отдавать. Боялась расстаться с той частицей себя, которую неизбежно утрачиваешь, когда влюбляешься. Вот и результат: каждый остался при своем. Эрик со своей досадой, принимаемой им за боль, а она… С чем осталась она, неизвестно. Кажется, с мыслями об ушедшем от нее мужчине, к которому она — страшно сказать, что чувствует… — Мне ужасно стыдно, Эрик. Я вела себя как… как… непорядочно. Если можешь, прости меня. А если нет — я смогу понять твои чувства. Но ведь ты прекрасно знал, что с таким человеком, как я, будет сложно.
— Знал. Но не догадывался, насколько сложно.
В голосе Эрика ей послышалась усталость. Сонда не понимала, чем именно вызвана эта усталость: тяготами перелета или их отношениями, в которых сам черт ногу сломит. Раньше она не слишком задумывалась над тем, какую боль может причинить Эрику ее холодность. Она использовала его чувства как прикрытие, как щит перед угрозой одиночества, и не пыталась разобрать, что движет его поступками. Теперь, сделав попытку понять сущность его чувств, она наткнулась на какую-то невидимую стену, которой раньше не замечала (или не хотела замечать).