— Зачем вы показали мне эту мерзость? — как можно спокойнее спросил Ковшов.
— Чтобы вы, Петр Федорович, знали ее.
Симонова, говоря это, улыбалась. Небрежно достала листок доноса, аккуратно сложила его вдвое и… разорвала. Еще раз сложила и опять разорвала. Широко открытыми глазами следил Ковшов за движениями ее пальцев, пока мелкие клочки не были брошены в корзину. А Симонова смотрела на него и по-прежнему улыбалась.
— Спасибо, Фаина Трофимовна! Пусть бы и проверили. Того, кого ищут, у нас нет, но, знаете, всякое волнение и беспокойство для раненых…
— Все понимаю, Петр Федорович! Ошибка автора доноса в адресе оказалась полезной.
Ковшов уже забыл, зачем он пришел к Симоновой. Он все еще не верил, что донос уничтожен. Ведь могла же она снять копию, могла, наконец, отдать в гестапо обрывки — там не пожалели бы труда на то, чтобы их прочитать.
— Кстати, премного вам благодарна за внимание. Вчера пришла домой, а меня ждут роскошные вещи… Спасибо!
— Это мелочь, не заслуживающая благодарности. Какая же красивая жизнь без хорошей кровати? — Ковшов не сдержал улыбки. — Вчера наш работник не застал вас. Сегодня когда вы будете дома?
— Хотите зайти с визитом? Майор Бооль ревнив. Боюсь, что он будет в большой претензии к вам и ко мне…
— Я не собираюсь дразнить ревнивого майора, просто хочу помочь вам устроить красивую жизнь.
Симонова улыбнулась и назвала время: шесть часов.
Вернувшись в больницу, Ковшов сам отобрал в подвале ковер ручной работы. Вызвав Данилова, поручил ему ровно в шесть доставить ковер на квартиру Симоновой.
— За какие заслуги?
— Даже тебе не скажу, Павел Иванович. Сделай так, чтобы знали об этом ковре ты да я… Если пригласит — посмотри квартиру. Скажи, что это от меня подарок, в разговоры о больнице постарайся не вступать.
Отдав это распоряжение, Ковшов ушел из больницы. Походил по пустынным аллеям сада за театром, по перекидному мостику прошел дальше и выбрал уединенную скамью над обрывом.
Обстановка усложнялась. Гестапо и господа из управы, полиция и жандармерия несомненно ведут подкопы под больницу. Может быть, Киракова брали затем, чтобы получить какие-нибудь сведения? Хорошо, что за это взялась полиция — выручить Киракова оказалось нетрудно. А если бы гестапо? Эти, конечно, свое еще возьмут: ненадолго они оставили Ковшова в покое… А кто писал донос? Работник больницы или предатель со стороны? Кто этот «слуга великой Германии»? А Симонова? Разорванный донос, что это — жест с целью завоевать доверие или искреннее желание помочь? Кто эта женщина, которая так прозрачно и просто намекнула на свои интимные отношения с Боолем? «Пробую устроить красивую жизнь»… Нет, это, очевидно, не горькая шутка… Красивая жизнь, когда рядом кровь и горе? Может быть, она, что называется, и нашим и вашим? А может быть, разведчица? Если разведчица — то чья? Возможно, гестаповская. Ни в чем не признался, ничего не сказал ей Ковшов, но видела же она его растерянность. С ума сойти можно от таких загадок!