— Спасибо, Павел Иванович.
Данилов ушел. Ковшов походил по кабинету, раздумывая. «Господина начальника полиции» привели в восторг десять ампул морфия, Симонову — бухарский ковер. Тоже мне, загадочная персона! Ломал голову, раздумывал, даже допустил мысль, что наша, что по заданию…
Продажная тварь. Продается фашистам, но хочет, чтобы и мы услуги оплачивали. Поэтому и начала разговор о красивой жизни и всяких нехватках».
От досады Ковшов даже сплюнул: проститутка, самая обыкновенная стерва. Донос разорвала потому, что ждала платы за это. Не заплатил бы — дала бы ход и доносу.
Симонова прояснилась. Теперь понятно, как использовать ее в интересах больницы. В надежде на подарки будет говорить больше, чем другие. Но за каждую услугу — расчет!
Снова мысли вернулись к «слуге великой Германии». Поймет же он, что донос не достиг цели. И, поняв, напишет новый. Если предатель в больнице — в одиночку не выловить его. Нужно, чтобы все усилили бдительность. А как предупредить большой коллектив? Профсоюзного собрания не созовешь. О доносе сказать нельзя: разговоры могут дойти до гестапо… Вот ведь жизнь.
Ковшов пошел по территории больницы, завернул на склад к Утробину.
Илья Данилович что-то подсчитывал на счетах, громко стукая костяшками. Когда он закончил, Ковшов рассказал о «слуге» и его доносе.
— Нам не выловить эту сволочь. Вот если бы сами раненые взялись. Только как им скажешь? Сегодня я скажу, а завтра меня в гестапо снова со списками…
— Я подумаю, Петр Федорович, как это сделать. Может, что и придумаю.
— Хорошо бы.
Через час на склад зашел Николай Охапкин.
— Все может пойти прахом, если «слуги великой Германии» не будут найдены, — сказал ему Утробин. — Ищите и среди обслуживающих, и среди раненых.
— Илья Данилович, вы уж мне эти мысли не развивайте — все ясно. Займемся!
Приход фашистов в город не внес на первых порах заметных изменений в работу амбулаторий и аптек Красного Креста. Только в медпункте на товарной произошли перемены. Сразу же после объявления регистрации евреев врач Гурас разыскала Чеботарева:
— Прошу меня заменить. Не хочу других подвергать опасности.
— О какой опасности речь ведете?
— Я — еврейка. Приказано регистрироваться. Начнут с меня — и до раненых могут добраться.
— Кто знает вашу национальность? — спросил Михаил Ефремович встревоженную женщину.
— Многие. Мне придется идти на регистрацию.
— Может быть, лучше уехать из города?
— Нет, что вы! У меня же мать опасно больна.
— Подумайте, посоветуйтесь с матерью. Если решитесь — дайте знать. Снабдим документом, отправим в деревню.