Слышу, конечно, как Ткаченко взводит курок:
— Извини, парень, ничего по делу, только личное.
Дуло его пистолета смотрит мне прямо в лицо. Ах. А у меня в кобуре все тот же «Стечкин» с двумя заряженными холостыми патронами.
Видно сразу, что Ткаченко «на эмоциях». Для командира такое плохо.
— Зачем, скажи, зачем ты с ней так поступил?
Я лишь киваю головой, ничего не говоря. Да он чуть ли не плачет!
— Я не хотел ей такой судьбы — не хотел. Я все видел по-другому. Но вот теперь она погибла — и из-за тебя!!! Так ты мне за это ответишь.
Я смотрю грустно в землю, переминаясь с ноги на ногу, постепенно начиная замечать, что Ткаченко не водит за мной пистолет, когда я так «передвигаюсь», а, держа руку с пистолетом неподвижно, перемещается вместе с ней вслед за мной. Так их учили целиться в КГБ?
— Ну, извращенец, как она тебе, гад?
— Отсасывала она отлично! — лгу я, пытаясь его вывести из равновесия еще больше.
Глядишь, начнет ошибаться.
Я, делая вид, что переминаюсь с ноги на ногу, движусь вправо. Ткаченко, нацелив на меня пистолет, движется влево (по отношению к себе). Ребята наспех минировали в этом месте, и я вижу бугорок слева от Ткаченко, если смотреть у него из-за спины. Делаю шаг вправо. Он за мной. Он плачет:
— Ее разорвало в клочья миной, которая упала ей прямо под ноги. Она не успела сдать свою ДНК и поэтому, чтобы ее опознать, мне прислали все, что от нее осталось, — голову! В холодильнике! Ты представляешь себе, что это — увидеть голову своей внучки в морозильном контейнере!
Я делаю еще один маленький шажок вправо. Ткаченко — влево. Бугорок совсем рядом… но тут появляется Миша. Он прибежал с автоматом аккурат в тот момент, когда взорвался Ткаченко. Ткаченко наступил на противопехотную мину, которая была рассчитана не на то, чтобы лишить человека ноги, но на то, чтобы его разнести в клочья!
Несколько осколков попало Михаилу в грудь, и он упал. Слишком уж близко он оказался в тот момент к взрыву.
15. Есть такие минуты, когда ты точно знаешь, что кто-то умрет. То есть ты зовешь медика, бегаешь, суетишься, но в глубине души своей понимаешь, что все это напрасно. Знал это и Михаил, я ору в рацию, что у нас раненый и убитый, что нужна помощь.
— Ты только родителям не говори, как я глупо погиб, ладно? Сходи к ним, навести, скажи, что погиб как герой — выдумай что-нибудь! Когда он тебя все словами выманивал наружу, я понял — дело нечисто, решил последить за тобой.
— Нет уж, Михайло, я тебя отсюда вытащу, не беспокойся. — Последние мои слова каверкает спазм плача и соплей: ааааааа-аааааааааа!