— А… э… а хозяин не будет против нашего визита? — Иван Никифорович неловко осмотрелся. Вторая комната выглядела еще более захламленной.
Нэйб сосредоточенно копался в висящей на стене полочке.
— Хозяин всегда тот, у кого пистолет, — он выразительно похлопал по плащу. — На, выпей, — он протянул Аркадию Петровичу зеленую капсулу.
— Что это? — Аркаша неуверенно протянул руку. Ему было так плохо, что он бы повалился прямо на пол, но не хотел терять лицо в глазах Ивана Никифоровича.
— Манна небесная, — Нэйб усмехнулся, небрежным жестом скинул барахло на пол и уселся в кресло. Выпьешь и протрезвеешь. У нас был трудный денек, но чувствую, дальше будет еще веселее. И мне не нравится, когда кто-то постоянно норовит облевать меня.
— Простите… — Аркаша залился краской и проглотил лекарство.
Капсула прилипла к горлу, и он едва не подавился. Сделалось весьма противно.
— Позвольте еще раз поблагодарить вас, Нэйб, — начал Иван Никифорович. — Вы рисковали жизнью ради нас. Признаться, мы не совсем понимаем, что же происходит вокруг. Раз уж мы кого-то ждем и у нас есть время, не могли бы вы посвятить нас в суть происходящих событий? Эти люди… они стреляли… — профессор смущенно смотрел на Нэйба.
Тот снимал одежду. К своему стыду Иван Никифорович только сейчас обратил внимание, что их спаситель перемазан не только копотью, но и засохшей кровью.
— Все очень просто, — одежда прилипла к ранам, и Нэйб морщился, отдирая ее. — Вы слишком хорошо играли для того притона. За это вас и собирались прикончить.
— Позвольте, я помогу, — Иван Никифорович осмотрел раны и озабоченно покачал головой. — Дорогой мой, да у вас сильнейшие ожоги! Надо поспешить в больницу. Не приведи господь, сепсис начнется!
— Вы вообще меня слышали?! — Нэйб оттолкнул руку профессора, плеснул на рану из бутылки и взял оранжевый флакон, который достал перед этим. — Мы в большой заднице. Просто в огромной! Если немедленно не уберемся с этой планеты, вообще из этого сектора, то вам крышка. И мне тоже!
— Я не понимаю… это всего лишь музыка… — профессор примостился на краешке кресла и ссутулился. Он устал. — Что плохого может быть в музыке?
— Вы слышали, что там звучало до этого?
— Несусветнейшая дрянь! — Аркадий Петрович был очень бледен, покрыт испариной, тяжело дышал, но его больше не пошатывало, и взгляд выражал полнейшую ясность.
— Именно!
Нэйб протянул ему бутылку. На лице Аркаши застыло отвращение, он отвернулся. Нэйб ухмыльнулся и отхлебнул сам.
— Наш мир — это мир ублюдков. Здесь дозволена только ублюдочная музыка. Она отупляет массы, делает их послушными и исполнительными. Ты выживаешь в нем, если… В общем ваше положение таково: вы явились с закрытой планеты и тут же принялись нарушать нормы социального поведения. Здесь за такое убивают не раздумывая.