Более-менее сносного водителя из Кернкросса также не вышло. Однажды он с советским связником Питером чуть не засыпался на ерунде. Привезя на встречу несколько секретнейших документов, Джон забыл убрать ручку подсоса, и его машина заглохла на оживленном перекрестке. Все попытки завести мотор заканчивались неудачей. Предупредительный лондонский бобби, долго наблюдавший за страданиями водителя и волнениями сидевшего рядом с ним мужчины, пришел на выручку. Залез в салон, уселся на шоферское место, снял ручку с подсоса и через минуту отогнал авто к обочине. Потом вежливо объяснил Кернкроссу его элементарную ошибку. Если бы полисмену пришло в голову проверить документы водителя и его спутника, он бы наверняка заинтересовался, почему оказались вместе английский госслужащий и сотрудник советского посольства. Ну а догадайся вежливый полисмен взглянуть на прихваченные Кернкроссом бумаги, разведывательная карьера «Карела» и его связника оборвалась бы прямо на злосчастном перекрестке.
Каждая неумелая парковка Кернкросса привлекала внимание полиции, так что от встреч в специально приобретенной для ценного агента машине пришлось отказаться. Вероятность засыпаться на ерунде заставляла резидентуру прибегать к специфическим и довольно рискованным способам связи.
Увы, тут было никак не избежать личных и всегда таких непредсказуемых со стороны Пятого встреч. Для них облюбовали лондонские окраины, поздними вечерами — пустынные. А Джон, в очередной раз что-то напутав, приходил не всегда. Однако все эти обоюдные мучения стоили тех данных, которые добывал Кернкросс.
Он дисциплинированно подчинился указанию советских друзей: все внимание сосредоточивал именно на тех материалах, что требовались сейчас, сегодня. Подчиняясь требованиям разведки, отошел, к разочарованию хорошо его знавших соратников, от коммунистической партии. Не поддерживал отношений и с бывшими знакомцами по левым митингам и прочим сходкам.
От него, поддерживавшего нормальные отношения с женским полом, можно было не ожидать каких-то эксцентричных выходок, типа тех, что до конца дней позволял себе Бёрджесс или иногда выкидывал истощенный постоянным нервным напряжением Маклин. Он мало пил — тоже редкость, и, что высоко ценимо, совсем не болтал. Его надежность потрясала, перечеркивала все недостатки, которых набиралось немало. В 1937–1938 годах от этого безропотно-трудолюбивого новичка шло очень много материалов по Германии, которые к тому же им тщательнейше обрабатывались, а в Москве докладывались на самый верх. На «Мольера» не могли нарадоваться.