Но в разговорах с Ольгой он по-прежнему часто возвращался всё к тому же и давал полную волю — аж самому бывало тошно — не то раскаянию, не то самобичеванию, сладострастно повторяя:
— Я трус… трус!
— Ты не трус, — терпеливо говорила Ольга. — Ты просто…
— Ну, скажи, скажи уже — невропат! — подсказывал он. — Нервяк!
— И скажу. У нас трудно им не быть…
Ольга знала, чтО говорила: из её большой семьи мужья двух старших сестёр были расстреляны как враги народа — оба простые заводские инженеры; родной брат — слесарь — был арестован за антисоветские разговоры, когда случил срочную, и отправлен на десять лет на Колыму, где пробыл около двадцати и умер там же в сорок с небольшим; а самый старший брат, будучи на фронте, загремел в штрафную роту — из-за писем к жене, в которых выражал возмущение тем, как относятся к ней и к их маленькому ребёнку городские власти Москвы. Вернулся он из штрафной без обеих ног. И ещё — совсем уж мелочь: её старшую сестру, кормилицу семьи, опытного детского врача уволили с работы — не за плохое лечение больных, а за плохое «происхождение»…
И, однако, Ольга не позволяла себе распускаться, быть нервной и плохо управляемой на людях. Родной власти она, в своё время, ответила своеобразно: не стала поступать в комсомол, когда ещё училась в школе, и дала клятву, что её нога не ступит на территорию московского Кремля. Слово она сдержала.
В семье у Глеба тоже не всё было в ажуре. Но с Ольгой не сравнить: арестован у него был только отец — за вредительство, однако в заключении пробыл недолго: время ещё было не совсем то — 1929-й год. А его начальника и начальника его начальника, арестованных позднее, расстреляли…
Не так давно, незадолго до ареста Марка, Глеб в очередной раз вспоминал об отце, и ему вдруг захотелось написать стихотворение — быть может, первое серьёзное стихотворение в своей жизни. До этого в рифму он изредка сочинял лишь какие-то полупристойные шутки к праздникам или к дням рождения друзей.
Вроде таких (на мотив известной песни):
Если Марк позовёт,
Значит, снова в поход —
Ожидает нас водка с закуской.
Будем смачно острить
И правительство крыть,
Заедая куриною гузкой…
Стихи об аресте отца были совсем не такие: их даже Марк одобрил.
Стихи писать затея,
Не знаю, что потом:
Порою на щите я,
Порою со щитом;
Порою я зверею,
С ума схожу порой;
Порою на горЕ я,
Порою под горой;
Порой — цветы на ложе,
Порою я распят,
Порой в трусливой дрожи
От головы до пят;
Порою снятся дамы,
Раздетые вполне;
Порой стучат там-тамы —
Как память о войне…
Но чаще снится обыск
Далёкою зимой,