Но у петуха, который поет по утрам (думал он), голос пронзителен, как флейта. Он говорит: мы покончили со сном. Мы покончили со смертью. О, пробуждайся, пробуждайся к жизни, — говорит его голос, пронзительный, как флейта. В этой необъятной тишине просыпались птицы.
Он снова услышал ясную песню петуха, а из темноты у реки донесся величавый гром чугунных колес и долгий удаляющийся вопль гудка. И он услышал тяжелый, звенящий стук подкованных копыт, медленно поднимающихся по пустынной застывшей улице. В этой необъятной тишине просыпалась жизнь.
Радость пробудилась в нем и упоение. Они вырвались из темницы смерти; они снова включились в яркий механизм жизни. Жизнь, жизнь с рулем и ветрилами, которым можно довериться, начинала мириады своих отплытий.
Разносчик газет деловито шел им навстречу той прихрамывающей деревянной походкой, которая была так хорошо знакома Юджину, и с середины улицы ловко швырнул газету на крыльцо «Брауншвейга». Поравнявшись с «Диксилендом», он свернул к тротуару и бросил свежую газету так, что она упала с мягким шлепком. Он знал, что этот дом посетила болезнь.
Засохшие листья подрагивали.
Юджин выскочил на тротуар с размокшей земли двора. Он остановил разносчика.
— Как тебя зовут, парень? — сказал он.
— Тайсон Смазерс, — сказал мальчик, повернув к нему шотландско-ирландское лицо, полное жизни и энергии.
— Меня зовут Джин Гант. Ты слыхал обо мне?
— Да, — сказал Тайсон Смазерс, — слыхал. У вас был номер семь.
— Это было давно, — высокопарно сказал Юджин, усмехаясь. — Я тогда был еще мальчишкой.
В этой необъятной тишине просыпались птицы. Он сунул руку в карман и нащупал доллар.
— Держи! — сказал он. — Я тоже носил эту проклятую штуку. После моего брата Бена я был у них лучшим разносчиком. Счастливого рождества, Тайсон!
— До рождества еще долго, — сказал Тайсон Смазерс.
— Ты прав, Тайсон, — сказал Юджин. — Но оно все равно будет.
Тайсон Смазерс взял деньги с озадаченной веснушчатой ухмылкой. Затем он пошел дальше по улице, швыряя газеты.
Клены были тонкие и сухие. Их гниющие листья покрывали землю. Но деревья еще не совсем лишились листьев. Листья дрожали мелкой дрожью. Какие-то птицы защебетали на деревьях. Ветер гнул ветки, засохшие листья подрагивали. Был октябрь.
Когда Люк и Юджин свернули на улицу, ведущую к площади, из большого кирпичного дома напротив вышла какая-то женщина. Когда она подошла ближе, они увидели, что это миссис Перт. Был октябрь, но некоторые птицы просыпались.
— Люк, — сказала она невнятно. — Люк? Это ты, старина Люк?
— Да, — сказал Люк.