Она помнит его парфюм? Как?! Матвей растерялся до такой степени, что не нашелся что ответить. Да ей, похоже, и не нужен был ответ. Она всматривалась в его лицо своими невообразимо яркими сине-зелеными глазами точно так же, как всего пару секунд назад всматривался в ее лицо он сам.
– Как вы себя чувствуете, Алена Михайловна? – спросил Матвей, чтобы положить конец этому пристрастному разглядыванию. Впрочем, его и в самом деле очень интересовало состояние ее здоровья.
– Плохо. – Девчонка посмотрела сначала на свои ладони, потом на окно, залепленное полупрозрачными крылышками мотыльков, и лицо ее исказилось неподдельным и всепоглощающим страхом, таким сильным, что волна от него докатилась и до Матвея. – Что это? – Тонкий палец вздрогнул, указывая на окно.
– Бабочки, – ответил Матвей таким тоном, словно подобный декор стекол был в больнице обычным делом. – Ночные бабочки. Летели на свет и… не долетели.
– Они настоящие? – Алена не сводила взгляда с окна. – Вы их тоже видите?
– Вижу. – Он кивнул и тут же спросил: – Вы сказали, что вам плохо. А что плохо-то?
– Не знаю. – Она пожала плечами. – Голова кружится, и туман. Только уже другой, не такой, как раньше.
– А раньше какой был? – спросил Матвей, мысленно прикидывая, стоит ли вот прямо сейчас бежать с докладом к доктору Джекилу или лучше позвать Петровича. Даже при отсутствии высшего медицинского образования и кучи дипломов Петрович казался ему намного более предпочтительным.
– Раньше? Не помню. Знаю только, что сейчас все по-другому. Я же не в обычной больнице, да? – Она кивнула на забранное решеткой окно.
– Ну, скажем так, в не совсем обычной. – Матвей, как умел, старался избегать прямых ответов. Может, кризис, или как это называется у душевнобольных, и миновал, но девчонка по-прежнему еще очень нестабильна. И неизвестно, как она отреагирует на известие, что уже почти полгода числится пациенткой дурдома.
К его немалому облегчению, никаких дополнительных вопросов она задавать не стала, вместо этого вдруг застенчиво улыбнулась и сказала:
– Я есть хочу.
– Есть? – Матвей прикинул, что до обеда еще часа три, не меньше, и полез в карман халата за припасенной на черный день плиткой шоколада.
Алена посмотрела на шоколад точно таким же взглядом, которым раньше глядела на Матвея и залепленное мотыльками окно, а потом спросила:
– Мне можно забрать всю?
– Берите! – Он положил плитку на стол.
– И съесть прямо сейчас, да? – Не дожидаясь ответа, девушка принялась разворачивать шоколад. – Мне кажется, у меня гипогликемия, руки дрожат, слабость, и голод зверский…