Затем, держась под руку и смеясь, под аплодисменты толпы мы с мистером Роксоллом вошли в огромную усадьбу Эвенвуд, чтобы испить чаю.
Одним из первых дел, сделанных мной в качестве хозяйки Эвенвуда, стало назначение мистера Монтегю Роксолла на должность библиотекаря и архивариуса. Мы с ним тесно сблизились и проводим вместе очень много времени. Я больше не чувствую себя одинокой, ибо мистер Роксолл всегда рядом — он в любую минуту готов помочь толковым советом, с любовью опекает меня, строго выговаривает мне при необходимости и всегда яростно защищает мои интересы. Теперь мой отец — он. И никакого другого мне не надо.
Что касается моего дорогого, потерянного для меня Персея, смерть любимой матери и утрата права собственности в связи со вновь вскрывшимися обстоятельствами стали для него тяжелейшим ударом. Он на несколько месяцев затворился в своем лондонском доме, никого не принимал и общался с внешним миром только через своего поверенного. В конце концов он уехал в Италию, где, похоже, намерен остаться навсегда.
Мистер Рандольф во исполнение своего обязательства вернулся из Уэльса, один, чтобы присутствовать на дознании. Этим своим поступком он вызвал всеобщее восхищение — ведь бедняге пришлось сидеть в судебном заседании, выслушивая позорный перечень преступлений своей матери и чувствуя на себе любопытные взгляды окружающих, теперь осведомленных о его браке с Джейн Пейджет, бывшей домоправительницей леди Тансор.
Мистер Рандольф не предпринял никаких попыток оспорить мое притязание на наследство, хотя мог бы. Однажды он сказал мне, что не имеет ни малейшего желания стать владельцем Эвенвуда и у меня нет оснований сомневаться в его словах; но мне хочется думать, что он воздержался от судебного спора по другой причине и что он все-таки питал ко мне теплое чувство, которое его жена не одобрила бы.
Нет нужды говорить, что мне повезло. Я знаю это и ежедневно благодарю Бога за свое нынешнее завидное положение в обществе; но я не особо довольна жизнью. Я часто впадаю в глубокую меланхолию, и почти каждую ночь меня мучают дурные сны и тяжелые воспоминания, ибо я все еще живу жизнью, созданной для меня отцом. Моим отцом, которого я когда-то считала умершим, но который и сейчас жив-живехонек — во всяком случае, я так полагаю. Моим отцом — убийцей Феба Даунта. Моим отцом, укравшим и присвоившим мою жизнь. Моим отцом — призраком во мне, моим властным и неумолимым повелителем.
Почти все вечера я провожу на приоконном диванчике, где когда-то часами сидела с Эмили, читая вслух стихи ее покойного возлюбленного, болтая с ней о разных пустяках или задумчиво глядя на сады и далекие леса за окном.