– Но поймите же! – умоляюще убеждал его профессор Паванетто. – Церковь оказалась в очень щекотливой ситуации. – При этих словах монсеньор Ранери снова одобрительно закивал головой.
– А почему, собственно, – поинтересовался Маннинг, – вы все считаете, что за сочетанием букв AIFA – ШВА скрывается проклятие или страшная тайна? Разве Микеланджело не мог с тем же успехом зашифровать цитату из Библии, какую-нибудь строку из Священного Писания?
Касконе подошел вплотную к Маннингу. Он проговорил тихо, почти шепотом:
– Профессор, вы недооцениваете темную сторону человеческой души. Мир зол.
Маннинг, Паренти и Паванетто озадаченно замолчали. Тишину разорвал звонок.
– Да! – ответил Канизиус. – Вас, Ваше Высокопреосвященство! – Он передал трубку Касконе.
– Да! – произнес тот с неохотой. Однако через мгновение его лицо исказилось от ужаса. Кардинал-государственный секретарь вцепился в трубку, рука его дрожала: – Сейчас приеду.
Канизиус и остальные вопросительно посмотрели на Касконе. Но тот только покачал головой и сильно побледнел.
– Плохие новости? – поинтересовался Канизиус. Касконе прикрыл руками лицо. Наконец, запинаясь, проговорил:
– Отец Пио повесился в Ватиканском архиве. – И он поторопился добавить: – Domine Jesu Christe, Rexgloriae, libera animas omnium fidelium defunctorum depoenis inferni et de profundo lacu.[107] – Государственный секретарь трижды перекрестился.
Остальные последовали его примеру и тихо прочитали:
– Libera eas de ore leonis, ne absorbeat eas tartarus, ne cadant in obscurum; sed signifer sanctus Michael, repraesentet eas in lucem sanctum, quam olim Abrahae promisisti, et semini eius.[108]
Отец Пио Сегони висел на оконной раме в отдаленной комнате архива. Он обвил шею широким поясом бенедиктинской рясы, другой конец которого закрепил на приоткрытом окне. Он покончил с собой. Это казалось невероятным.
Кардиналы Беллини и Еллинек уже находились там, когда прибыл Касконе. Еллинек встал на стул, собираясь перерезать пояс ножом, чтобы опустить тело вниз, но Касконе остановил его. Он кивнул на выкатившиеся глаза повешенного, на свесившийся язык и сказал:
– Вы видите, Ваше Высокопреосвященство, ему уже не помочь. Теперь очередь врача!
– Врача! Профессор Монтана! Где профессор Монтана? – подхватили присутствующие.
Scrittore, обнаруживший тело, ответил, что профессор Монтана оповещен и будет с минуты на минуту. Еллинек сложил руки для молитвы и прошептал:
– Lux aeterna luceat ei, lux aeterno, luceat ei…[109]
Наконец явился профессор Монтана в сопровождении двух братьев, одетых в белое. Монтана взял руку повешенного, пытаясь прослушать пульс, затем отрицательно покачал головой и дал знак братьям снять тело. Они положили покойного отца Пио на пол. Его остановившийся взгляд казался жутким. Присутствующие сложили руки. Монтана прикрыл рот и глаза усопшего и осмотрел темно-красные полосы, оставшиеся на его шее. Затем он невозмутимо произнес: