, который часто приезжал в Россию и неплохо говорил по-русски. К сожалению он погиб над Гибралтаром в Первую Мировую войну, когда был сбит его аэроплан. В Москве у них вплоть до самой революции жили какие-то родственники.
Два с половиной года до Первой Мировой войны оказались самыми беззаботными в моей жизни в России. Я был слишком молод и недостаточно серьёзен, чтобы забивать свою голову мыслями о грядущей войне и последующей революции. Я наслаждался жизнью, которая после путешествия на Малайский архипелаг и даже кругосветного путешествия казалась мне более экзотичной, чем на Востоке, и более насыщенной, чем в Новом Свете. Что-то в этом было хорошее, что-то плохое. То время ушло безвозвратно, и с каждым месяцем нас, иностранцев, познавших той жизни, становится меньше и меньше.
Глава 2.
Предисловие к революции.
Моему познанию России я обязан семье Эртелей (Ertel), с которой меня связывает полтора года тесного общения. Поскольку по своим должностным обязанностям я должен был читать, писать и печатать по-русски, то Монтгомери Гров (английский Консул в Москве) рекомендовал меня мадам Эртель, вдове Александра Эртеля, знаменитого писателя романов и друга Льва Толстого. Ей принадлежала большая квартира в современном доме недалеко от Кремля. Здесь я поселился в январе 1912 года и вскоре почувствовал себя как в родной семье. Окна моей комнаты выходили на оживлённую улицу. Прямо напротив возвышалась церковь с лазурными куполами, а вдали дымили трубы замоскворецких заводов. В Замоскворечье жили пролетарии, с которыми мне пришлось тесно столкнуться, когда после революции они стали хозяевами нового Советского общества.
Мадам Эртель оказалась замечательным педагогом и большим знатоком русской литературы и русской жизни. Она не только ежедневно занималась со мной, но и относилась ко мне как к члену семьи. Через неё мне удалось познакомиться со многими представителями московской интеллигенции, как оказалось, интересной составной частью московской жизни. По мере роста моих знаний, расширялся и круг моего общения: писатели, художники, музыканты, актёры, врачи и университетские профессора. Они все были либо либералами, либо социалистами и как один ратовали за парламентскую демократию. (Но все они были интернациональными криптоиверами. Прим. ред.)
В то время интеллигенция переживала период депрессии. Революции 1905-1906 годов потерпела поражение. Многие из них принимали в ней самое активное участие, и все они сочувствовали ей. Подавив революцию, царское правительство отказалось от ряда реформ, которые были введены в качестве уступки в то тревожное время. Озлобленные и потерянные интеллигенты страдали теперь от отчаяния, что нашло отражение в искусстве и литературе того времени. Возник период так называемого "декадентства" ("Разложения"). Идеализмом больше не увлекались. Считалось, что без иностранной интервенции вопрос о революции в России ставить бессмысленно. (Видите, предмет постоянной мечты криптоеврейской интеллигенции в России - иностранная интервенция! Прим. ред.) Интеллигенция готовилась в условиях долгих лет реакции к скрупулезному копанию в себе. Настроение того времени лучше всего иллюстрирует высказывание Чехова: «В природе уродливая личинка становится восхитительной бабочкой. С человеком происходит наоборот: чудесная бабочка превращается в уродливую личинку».