Сгорбившись на стуле в нагромождении обступивших его пыльных книг, он оборачивался, чтобы бросить на пришельца взгляд, полный изумления и досады, и в это мгновение гляделся неким норным животным, потревоженным в его укромном убежище. Но уже через мгновение мир вещей, договоренностей, обещаний, друзей и учеников врывался в мозг Ильи Мироновича, вытесняя часть мыслимых им абстракций, и он поднимался со стула, бросив перо, сорвав очки, раскрывая объятия и гудяще напевая в усы почему-то медицинские запоминалки:
Как на lamina cribrosa
Постелился cristae galli,
Впереди — foramen cecum,
Сзади — oss sphenoidale!
[1]* * *
Он вошел в подворотню, миновал сараи и поленницы, которыми была загромождена большая часть двора, нырнул в несвежий полумрак парадного и, пару раз оступившись на выщербленных ступенях, поднялся на два пролета грязной лестницы.
Постучал.
Сердце торкнулось невпопад — смешное волнение, а все же волнение: когда откуда-нибудь приезжаешь, приятно предчувствовать приветствия, расспросы… сколько лет, сколько зим!..
Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы его можно было увидеть.
— Здравствуйте, — сказал Шегаев. — Простите великодушно. Илья Мироныч дома?
— Нет его, — поспешно до невнятности сказал человек, и дверь уже бы совершенно точно захлопнулась, если бы Шегаев не сунул в щель ботинок.
— Минуточку! — он повысил голос. — Скажите, он в Москве, по крайней мере?
Некоторое время человек молча усиливался расплющить ему ногу, однако скоро оставил эти попытки и снова приоткрыл. Из квартиры тянуло горелым.
— Вы кто? — хмуро спросил обитатель, часто моргая.
— Знакомый. Коллега. Мне по делу.
— Ну так это, — негромко сказал человек. — Забрали его.
— Забрали? — тупо переспросил Шегаев.
Дверь захлопнулась. Звук удара, подскочив до четвертого этажа, гулко повалился вниз.
Растерянно помедлив, стал спускаться по лестнице.
Шегаев вышел в переулок, задумчиво повернул налево — туда, где за деревьями плавилось и текло закатное солнце.
— Молодой человек! Слышите?! Молодой человек!
Обернулся — Зоя Корабельникова!
Это было тем более неожиданно, что все это время он думал о ней, и в Разлогово не поехал — из-за нее, и Игумнова решил навестить отчасти потому, что надеялся ее там увидеть. Да какой там «отчасти» — именно потому, что надеялся. Ведь она аспирантка Игумнова — отчего же ей не зайти к профессору… Правда, прежде он там ее не встречал. Они сталкивались несколько раз в университетском кабинете Игумнова. Однажды ему показалось, что Зоя, услышав скрип дверных петель — как бы верно выразиться? — метнулась в сторону от профессорского стола. Да, дверь он открыл резко… должно быть, неожиданно для присутствующих… но вообразить, что юную аспирантку и седобородого неряшливого профессора связывает, кроме честной научной солидарности, что-нибудь еще, — это было решительно невозможно! Идиотская мысль. В сущности, отблеск мании: доказательство давнего неравнодушия…