Мой спутник, лесник Казакпай, непрерывно мурлыкал нескончаемую песенку. Вдруг он на полуслове оборвал пение и стал к чему-то приглядываться, повернувшись в седле и заслоняя рукой глаза от солнца. Я тоже посмотрел туда и невольно придержал коня. От реки Или к горам ехал старик на сером ишаке и гнал каких-то крупных пёстрых птиц. Больше всего они походили на гусей; но что им было делать в пустыне, вдалеке от воды? Казакпай удивлённо проворчал:
— Ой, бой, что такое? Пошто чабан гусей в чуле' пасёт? [чуль — пустыня]
И в самом деле, большое стадо гусей медленно шло «пешком» по щебнистой пустыне от реки к горам, до которых было более десяти километров.
Мы подъехали ближе. Гуси, тяжело переваливаясь, шагали по щебню. Ноги их были обуты во что-то серое, толстое, как в валенки. Седой худенький старичок, сидя на ишаке, подгонял гусей прутом. Его длинные ноги в сандалиях на босу ногу были подогнуты, чтобы не волочились по земле. Несмотря на бронзовый загар морщинистого лица, нетрудно было понять, что это не казах, а русский.
— Пошто в чуле гусей пасёшь? — спросил Казакпай, поздоровавшись.
— Я не пасу, а гоню! — охотно ответил старичок, по-нижегородски говоря с ударением на «о».
— Зачем? — спросил я.
— Кузнечиков и кобылок там мильоны — до холодов на них гусей пасём. — И он показал на горы. —
А на реке осенями-то чем их кормить? Они ведь есть требуют. Вот, милые мои, и гоняем в горы каждую осень, — пояснил старик.
— А во што ты их обул? — спросил Казакпай.
— Это мы от дедов и отцов обучены, мил человек: сызмалетства приобыкли гонять гусей осенями самотопом на Нижегородскую ярмарку верстов за двести. Через корыто с дёгтем спервоначалу перегоняем и опосля сразу на песок. Он гусям лапы облепит, они и шагают, как в лаптях, а разве по щебню босиком прогонишь? Ну, а керосином опосля разуваем. Но, но, циля! — закричал старик, подгибая ноги и садясь на ишака.
При разговоре с нами он стоял над ишаком, держа его между ног. Гуси разлеглись было на щебне, но при окрике своего чабана дружно вскочили и зашагали по пустыне.
— Никогда не видел гусиного чабана, — сказал Казакпай, поворачивая коня.
Немного погодя он опять запел, раскачиваясь в такт шагам, и пел он, наверное, про гусей в «лаптях».