— А ты, боец, — хвалю её.
— Просто, меня бесит несправедливость. Она такая счастливая, а этот, явно, что-то замыслил.
Подходим к девушке. Она вскидывает на нас удивлённые глаза.
— Мы тебя проводим. Тот тип тобой заинтересовался. Плохой он человек.
Девушка внимательно смотрит на нас, во взгляде ни следа страха и такая она хрупкая и нежная.
— Знаю. Он не просто плохой, нелюдь. Он насилует, затем убивает, — этим откровением едва землю из-под моих ног не вышибает. Я в шоке. А Катя как-то внимательно к ней присматривается, щурит глаза, словно нечто хочет вспомнить.
— Вы за меня не переживайте, я Ассенизатор.
Троллейбус останавливается у тёмных гаражей, девушка встрепенулась и выпрыгивает на тротуар. Тип, с масляными глазами, незамедлительно соскальзывает вслед. Только хочу вмешаться, как Катя сильно сжимает мою ладонь:- Не надо!
— Почему?
— Она оборотень.
— Что?! — и внезапно, как это не парадоксально, я верю этому заявлению.
Присаживаемся на сидение, мысли сумбурные, хочу как-то их упорядочить. Вроде как возникают различные видения, вновь мерещатся драконы.
— Мы тоже Ассенизаторы, — врывается в сознание голос Кати.
— Ассенизаторы?
— Я в этом уверена. Девушка признала нас как своих.
— Кто такие Ассенизаторы? — задаю вопрос, но уже знаю ответ.
Катя замыкается в себе, и я не хочу её тревожить. Перед моими глазами возникают образы пещерного монастыря, круглые башни наверху.
— В Инкерман надо съездить, — внезапно говорит она.
— К тем башням?
— Да.
Как-то по-новому смотрю на свою спутницу, такое ощущение, что мы с ней, как бы это слово подобрать — напарники.
Проезжаем бухту Омега. В скудном освещении просматривается лодочная станция, темнеют навесы, ни души. Поздней осенью в Севастополе мало народа. Жизнь становится спокойной, уравновешенной, воздух очищается. Мне это время года нравится даже больше, чем лето.
На конечной остановке выходим, троллейбус ползёт на отстой, провожаю Катю до самого подъезда.
— Значит, завтра встречаемся на Графской пристани? — смотрю на её сосредоточенную мордаху.
— Угу.
— Давай в одиннадцать. С утра в военкомат зайду, отмечусь.
— Ну, всё, пока, красавчик, — неожиданно она обвивает мне шею. — Теперь ты от меня никуда не денешься, Кирилл, — насмешливо говорит она.
Мне хочется возмутиться, а как же Эдик, хотя, причём тут он. Но вдруг понимаю, она в эти слова вкладывает другой смысл.
Обратно, руки в ноги, бег по пустынному шоссе. Транспорт не ходит, кругом тишина, все спят. В отличие от Москвы, народ у нас рано ложится.
У гаражей замедляю бег, перехожу на шаг. Всё же у меня беспокойство за ту девушку. Вдруг мы ошиблись? Сейчас лежит она в грязи, обруганная, изувеченная.