Согласно показаниям электронных часов на ночном столике, визит продолжался ровно десять минут.
После ухода Юнаса Сандберга Залаченко долго лежал без сна. Он предполагал, что едва ли посетитель представился ему настоящим именем, поскольку знал по опыту, что шведские шпионы-любители имеют особое пристрастие к использованию псевдонимов, даже когда в этом нет ни малейшей необходимости. В любом случае, появление Юнаса (или как его там зовут) стало первым знаком того, что «Секция» взяла его ситуацию на заметку. Принимая во внимание шумиху в СМИ, вся эта история едва ли могла от них укрыться. Вместе с тем визит явился и подтверждением того, что они забеспокоились. Чего и следовало ожидать.
Залаченко взвешивал плюсы и минусы, прикидывал возможности и отбрасывал альтернативные решения. Совершенно очевидно, что все получилось шиворот-навыворот. При идеальном раскладе он сейчас находился бы дома, в Госсеберге, Рональд Нидерман пребывал бы в безопасности за границей, а Лисбет Саландер лежала бы закопанной в яме. Хоть теоретически ему и было ясно, что именно произошло, но он все же никак не мог понять, каким образом ей удалось вылезти из могилы, добраться до хутора и двумя ударами топора разрушить его спокойную жизнь. Она оказалась фантастически живучей.
Зато он прекрасно понимал, что произошло с Рональдом Нидерманом и почему тот бросился бежать со всех ног вместо того, чтобы быстро разобраться с Саландер. Залаченко знал, что у Нидермана что-то не так с головой – ему вечно мерещатся призраки, и старшему из двух компаньонов уже не раз приходилось вмешиваться, когда Нидерман утрачивал контроль над своими действиями и забивался в угол от ужаса.
Залаченко это беспокоило. Он не сомневался, что раз Рональда Нидермана еще не поймали, значит, в первые сутки после бегства из Госсеберги тот действовал рационально. Вероятно, он станет пробираться в Таллинн, где его смогут прикрыть люди из криминальной империи Залаченко. Однако нельзя знать заранее, в какой момент Нидермана парализует, и это внушало беспокойство. Если приступ случится во время бегства, то он может совершить ошибку, а тогда его схватят. Добровольно Нидерман не сдастся, а значит, поубивает полицейских и, вполне возможно, погибнет сам.
Эта мысль не давала Залаченко покоя. Он не хотел смерти Нидермана – ведь тот был его сыном. С другой стороны, как это ни прискорбно, Рональду нельзя попадать в руки полиции живым. Он никогда еще не сидел в тюрьме, и Залаченко не мог предугадать, какую реакцию у него вызовут допросы. Залаченко подозревал, что Нидерман, к сожалению, не сможет хранить молчание. Следовательно, лучше, чтобы полицейские его убили. Конечно, Залаченко станет оплакивать сына, но альтернатива еще хуже – иначе ему самому придется провести остаток жизни в тюрьме.