Проклятый Залаченко. Разве хороший шпион может позволять члену управлять своим поведением? Но Залаченко, казалось, был выше любых норм и правил или, по крайней мере, считал себя выше их. Если бы он хоть просто трахал эту шлюху, было бы все-таки другое дело, но Залаченко регулярно наносил своей подруге тяжкие телесные повреждения. Он, казалось, даже воспринимал это как веселый способ поиздеваться над своими опекунами из «Группы Залаченко» и избивал ее при каждой встрече только для того, чтобы их подразнить и доставить им неприятности.
В том, что Залаченко – больной подонок, сомнений у Гульберга не было, но выбирать ему не приходилось. У него имелся один-единственный перебежчик из агентов ГРУ и к тому же прекрасно сознававший свое значение для Гульберга.
Гульберг вздохнул. Сотрудники «Группы Залаченко» играли роль отряда уборщиков, от этого никуда не уйти. Залаченко знал, что может позволить себе все, что угодно, а они потом разберутся с его проблемами. И в отношении Агнеты Софии Саландер он пользовался этим сверх всякой меры.
Недостатка в предостережениях не было. Когда Лисбет Саландер только исполнилось двенадцать лет, она пырнула папашу ножом. Раны оказались несерьезными, но его отвезли в больницу Святого Георгия, и «Группе Залаченко» пришлось проводить основательные работы по подчистке. В тот раз Гульберг имел с подопечным очень серьезный разговор. Он обстоятельнейшим образом объяснил дебоширу, что тот больше никогда не должен вступать в контакт с семейством Саландер, и Залаченко пообещал. Он продержался более полугода, а потом поехал домой к Агнете Софии Саландер и избил ее с такой жестокостью, что она до конца жизни так и не вышла из лечебницы.
Однако Гульберг не мог предположить, что Лисбет Саландер окажется кровожадной психопаткой, способной метнуть в машину, где сидел ее отец, пакет из-под молока, наполненный бензином, а потом бросить зажженную спичку. Тот день превратился в сплошной хаос. Начался целый лабиринт расследований, и вся «Операция Залаченко» – а значит, вся «Секция» – повисла на очень тонком волоске. Стоило Лисбет Саландер заговорить, и Залаченко могли раскрыть. А если бы Залаченко раскрыли, во-первых, ряд операций, проводимых в Европе в последние пятнадцать лет, оказался бы под угрозой провала, а во-вторых, возникал риск того, что «Секцию» подвергнут публичной проверке. Этому надо было воспрепятствовать любой ценой.
Гульберг волновался. На фоне их публичной проверки дело Информационного бюро показалось бы просто реалити-шоу. Открытие архива «Секции» выявило бы ряд обстоятельств, не совсем совместимых с конституцией, не говоря уже о многолетней слежке за Пальме и другими известными социал-демократами. Даже через несколько лет после убийства Пальме эта тема носила весьма щекотливый характер. Результатом стали бы комиссии по расследованию, обвинения в преступной деятельности самого Гульберга и нескольких других сотрудников «Секции». И больше того – сумасшедшие журналисты без колебаний распространили бы версию, согласно которой за убийством Пальме стояла «Секция», что, в свою очередь, привело бы к еще одному витку разоблачений и обвинений. Самое ужасное, что руководство Службы безопасности за эти годы настолько сильно поменялось, что о существовании «Секции» не знал даже высший руководитель ГПУ/Без. Все контакты с ГПУ/ Без в тот год не шли дальше стола нового заместителя начальника канцелярии, а он уже десять лет как являлся постоянным членом «Секции».