Как бы то ни было, дочь Щукина сильно обнищала, когда музей закрыли, и в 1954 году решила продать картину Пушкинскому музею. Ну а с музеем дело иметь – долгая песня. Провели атрибуцию, установили, что картина подлинная – настоящий Клод Моне. Потом запросили у министерства деньги. Хозяйство-то было плановое, а картины Моне не каждый день всплывают. Пока ждали денег, наступил уже 1955 год. И в начале марта пятьдесят пятого года «Правда» опубликовала статью Соколова-Скаля… Был такой… художник, с позволения сказать. Статью о том, что импрессионизм – это буржуазная диверсия под маской течения в искусстве.
Асташова отставила допитую чашку.
– Извини, я уже не помню всех тех глупостей, что он там понаписал. Хочешь еще чаю?
– Нет, спасибо, – покачала головой Лина, – вы про картину расскажите. Интересно же!
– После статьи, – продолжала Асташова, – музейщики связались с дочерью Щукина и говорят: «Извините, мы не можем купить. Нам смету не утвердят». Она забрала картину и отдала в комиссионный магазин. Я ее понимаю, – добавила Лидия Григорьевна с горькой усмешкой. – Мне тоже пришлось кое-что из коллекции продать… Ну, это я уже говорила. В комиссионном картину оценили в четыреста пятьдесят рублей. Ты даже представить не можешь, что это за сумма. В 1961-м Хрущев провел реформу, и эти четыреста пятьдесят превратились в сорок пять. – Лидия Григорьевна безнадежно махнула рукой. – Все равно советские деньги – липовые, ни с чем реальным не связаны. Но в 1955-м четыреста пятьдесят рублей для советского человека – это были большие деньги. Мой муж хорошо зарабатывал, по тем временам – просто сказочно, но я, когда картину увидела, мне пришлось метаться по всей Москве, одалживать у знакомых, чтобы четыреста пятьдесят рублей наскрести. Наскребла, заплатила и – вот… – Она повела рукой, словно демонстрируя результат. – Теперь уже самой не верится… Сын все подбивает продать, но я не хочу продавать, я ее государству завещаю.
«Вот это прабабушка одобрила бы», – подумала Лина.
По первым числам Лина заезжала за квартплатой и всякий раз снимала показания со счетчика, заполняла квитанции, платила за квартиру Асташовой. Но заезжала она не раз в месяц, чаще, старалась, чем могла, помочь одинокой старой женщине. Лидия Григорьевна ухитрялась прожить на триста долларов в месяц, а остальные двести норовила вернуть Лине.
– Мне хватит, Линочка, – говорила она, – мне твои мальчики каждый вечер еду из ресторана приносят. Я так вкусно никогда не ела, даже поправилась.
– Вы же не станете их закладывать? – полувопросительно сказала Лина.