— Отчего ж не сказать, коли спросил. На свободном Яике, где еще?
Испугался, видимо, мужичок. Задрожал всем телом, но теперь уже не от холода. Побледневшее лицо исказилось, расплывшись в подобострастной улыбке. Он привык бояться того, чего не понимал. А когда он боялся, то всегда выбирал сторону сильного и оставался с ним, пока тот не давал слабины.
Вот и сейчас он видел перед собой чужаков и не мог понять: кто они и откуда появились? Странные люди, как и слухи, гулявшие в последнее время по свободному Яику. Кто-то самолично царя встречал, кто-то ангела в образе беловолосого отрока, вещавшего о возвращении самодержца.
— Давно ль плутаете, батюшка? — заискивающе спросил расстрига Емельяна.
Вглядываясь в толпу, он ждал подсказки, но рваное сборище молчало.
Вдруг сиплый голос громко прошептал:
— А ежели из столицы, то мабыть и двор царский? Ежели Митька правду грил, что царь жив и на Яике ноне?
Свора загудела, испуганно отодвинулась.
Висевший на веревках Чика вскинулся, услышав последние слова.
— Государь Петр Федорович, батюшка наш, — заорал он, выпучив черные смеющиеся глаза. Попытался упасть на колени, но веревки не пустили. — Прости мя, отец наш, Христа ради. Не признал ваше величество! Глаза от побоев опухли. Долго били мя твари, стоящие пред тобой. Прости, а я уж потрафлю твоей милости, только скажи, как!
— Развяжите его! — приказал Емельян, раздувая щеки и грозно хмуря брови, что выглядело, по мнению Славки, довольно забавно.
Оборванцы, похоже, растерялись от внезапного напора. Привыкшие всю жизнь подчиняться грубой силе, они кидались врассыпную, встречаясь с ней. Так же произошло и в этот раз. Толпа мгновенно поредела. Некоторые все же нашли в себе силу усомниться в правдивости царского происхождения бородатого незнакомца, но и они не решались бузить. Словно скованные параличом, мужики молча стояли в сторонке, старательно избегая разгневанного взгляда самозванца.
— Вы подчинитесь, или мне надо дождаться своих казаков, чтобы они повесили непокорных? — находясь на грани фола, Емельян, привыкший к экстремальным ситуациям, оставался невозмутимым.
Реакции от готовых подчиниться, но впавших в состояние ступора, парализованных мужиков не последовало, и воскресший самодержец, подойдя к Чике, самолично освободил казака. Мелькнуло широкое лезвие ножа, и на землю осыпались перерезанные веревки.
— Пошли вон, псы! — заорал казак, растирая занемевшие кисти рук.
Не дожидаясь, пока лихая компания придет в себя и поймет, что никакого войска не будет, Емельян с Чикой величественно удалились.