— Надеюсь, отцы государства, вы поддержите меня ради блага дорогого отечества.
Сенат рукоплескал.
Когда император выходил из курии, подошел Цицерон.
— Слава Цезарю, — сказал он вместо приветствия. — С большой радостью и удовлетворением я слушал речь, в которой ты открыл перед нами свои замыслы… Законы, задуманные тобою, укрепят и вознесут государство на недосягаемую высоту… Но ты умолчал о форме правления…
— Форма правления? — удивился Цезарь. — Разве она не осталась прежней?
Цицерон молчал.
«Лжет и притворяется, — думал он, удаляясь. — Со смертью Катона республика почти умерла, и мы должны бороться за восстановление гражданского правительства».
Цезарь занимался государственной деятельностью, не щадя сил.
Эдикт о роспуске коллегий, учрежденных Клодием, и уменьшении хлебных раздач вызвал бурю в комициях. Популяры понимали, что Цезарь, подкупая плебс деньгами, бесплатной раздачей хлеба и масла, пиршествами и зрелищами, одновременно старался умалить его мощь. А выселением пролетариев из столицы в колонии наносил удар ядру пролетариев, одновременно освобождаясь от недовольных, которые могли бы злоумышлять против него. И народ резкими криками выражал свое негодование.
— А свободные союзы для взаимопомощи и профессиональных нужд? — крикнул кто-то.
— Упраздняются, — сказал Цезарь, — они не нужны; обо всем и о всех будет заботиться государство. — И, возвысив голос, прибавил: — Квириты, когда мы боролись с олигархами, коллегии были необходимы, а теперь, когда аристократия сломлена и ей больше не подняться; когда во главе народа стоит популяр, ваш вождь и сподвижник Каталины, — чего вы боитесь? Я буду на- страже ваших дел, и никто не посмеет посягнуть на ваши права… Возобновляя идеи Гракхов о колониях, я, популяр, желаю вам блага. Сначала будут основаны колонии в Кампании и иных местах Италии, затем выведем колонии в Лампсак, Эпир, Синопу, Гераклею, на берега Понта Эвксинского, в Нарбоннскую Галлию… Отстроим Коринф и Карфаген…
Не слушая возражений, он произвольно распустил комнции и удалился с Марсова поля.
Пообедав в обществе Кальпурнии, Оппия, Бальба, Фаберия и Долабеллы, Цезарь позвал друзей в таблинум.
— Что же Антоний, — спросил он, — так и отказывается заплатить за дворец и имущество Помпея?
— Господин мой, — вкрадчиво сказал лысый сплетник Фаберий, — он не только отказывается, но и всюду жалуется на тебя и угрожает…
— Что же он говорит? — криво усмехнулся Цезарь.
— Он утверждает, что*служил тебе честно, а награды не получил… в то время как ты, господин, вознаградил себя…
Голос Фаберия, дрогнув, оборвался.