— Кого-кого? — Ваня все же не удержался и перебил.
— Так нелюбимый тобой Бажов называл Уробороса. Если тебе угодно, Уроборос очень чуток к моему присутствию. Понятия не имею, что им движет, но он выслеживает меня… И на этот раз он тоже рвался на рандеву с Хозяйкой Медной Горы, которая засела в голове одного знакомого тебе юноши со славным русским именем Иван. Вы спаслись в последний момент, и спаслись чудом.
Я была с тобой все это время: пока ты прощался с погибшей любовью, пока тосковал по утраченному дому, пока медленно сходил с ума от невыразимого горя. И мне удалось смягчить твои страдания, или хотя бы отвлечь от них. Но ты, Иван Мальгин, и сам проявил себя настоящим человеком. Я горжусь твоей силой, горжусь, что ты не сломался, не сдался, не предал себя. Ты — достойный наследник деда.
Младший Мальгин никак не отреагировал на похвалы, зато мучавший его вопрос про деда, наконец задал.
— В моем полном распоряжении — вся твоя память, — с мягкой полуулыбкой произнесла Хозяйка.
И было совершенно непонятно, оправдывается она или втолковывает глупому, капризному ребенку вполне очевидные вещи.
— Наверное, не стоит этого говорить, но глазами новорожденного Ванечки я даже видела его… и твою маму.
Ивана буквально затрясло, заколотило, лоб покрылся испариной, а губы прошептали: «Покажи ее».
Девушка посерьезнела, застыла в раздумье, а затем решительно покачала головой:
— Извини, но нет. Да и зачем? В твоем сознании уже есть образ, такой нежный и ангельский… Она тяжело умирала. Пусть это останется там, где и должно быть, — в прошлом.
Ваня ничего не возразил. Просто не мог, лишь смотрел и молил одним лишь взглядом. И Хозяйка неожиданно для себя смутилась и не выдержала:
— Один маленький «кадр» в подарок, и больше не проси. Момент, когда ей показывают тебя.
Одни лишь глаза — заплаканные, измученные, испещренные красными прожилками лопнувших сосудиков, полные муки и… мимолетного, очень и очень скоротечного счастья.
«Мама…»
Хозяйка терпеливо ждала, боясь пошевелиться, нарушить чужую магию, испортить волшебство.
— Спасибо, Аня. — Мальчишка был тих и немногословен, но слова сейчас и не требовались.
Маркус широко размахнулся и уже было, кинул зеркало в стену, но огромным усилием воли остановил занесенную для броска руку.
«Ты еще истерику устрой», — отругал он себя и крепче сжал зеркало, предусмотрительно держа его тыльной к себе стороной. Стоит развернуть проклятую стекляшку, и от праведного гнева ее не спасет уже ничто.
Конечно, старое, треснувшее в нескольких местах зеркальце ни в чем не виновато. Настоящий виновник страшных метаморфоз, случившихся с отражением Маркуса, в эти минуты спокойно разгуливает по поверхности и наверняка тихо или не очень радуется своему меткому выстрелу.