Новоприбывшие долго не могли отдышаться — оба с нескрываемым облегчением стянули противогазы и теперь жадно глотали воздух.
— Уф… спасибо… ребята, — тяжело проговорила миловидная темноволосая девушка. Она прислонилась спиной к стене и пыталась успокоиться, выровнять дыхание. — Я уж думала… все… склюют твари…
Ее спутник, все время остававшийся в тени, запыхался значительно сильнее красавицы:
— Мы… на ваши выстрелы… бросились… людей не ожидали встретить… вы в башню… а ироды сразу на нас… переключились… никогда таких птичек не встречал…
При звуках голоса мужчины Живчик заметно напрягся. Где-то он его уже слышал, и совсем недавно… На языке вертелось любимое «Кто вы и откуда?», однако с расспросами все же стоило подождать. А вот Отшельник ждать не стал. Видимо, соображения такта и этикета мало его волновали. Он щелкнул кнопкой фонарика и направил луч в сторону гостей:
— Ну, здравствуй, Генрих Станиславович! Давно искал встречи с тобой…
Луч бил мужчине прямо в глаза, он часто-часто заморгал и закрылся рукой от нестерпимого света. Впрочем, было уже поздно — Живчик узнал генерала, отдавшего приказ о захвате Ботанической.
Руки сделали все сами: перехватили из-за спины автомат, передернули затвор и нажали на спуск. Своды башни взорвались от раската яростного грома, но есть на свете вещи быстрее пули. Любовь и преданность.
Спутница седовласого генерала кинулась навстречу обрекающему на вечность металлу и приняла адресованную другому смерть. Живчик видел, как менялся ее взгляд — вспышка невыносимой боли, перемалывающей внутренние органы в кровавую кашу, затем, на безумно короткий миг, радость — успела, спасла! — и затухание, когда жизнь стремительно покидала молодое, красивое тело. Пули отбросили ее далеко назад, но лейтенант Екатерина Никитина, уже мертвая, продолжала стоять еще несколько мгновений, даруя Вольфу возможность укрыться, уйти из-под огня. Защищая своего любимого генерала… Когда ее израненное тело повалилось на пыльный, грязный пол, душа Кати была уже далеко от бренной земли.
Выстрелы умолкли, зато закричали люди: Живчик — испуганно, отчаянно, проклиная самого себя, Вольф — яростно и дико, как загнанный зверь, Мальгин — от удивления и непонимания. Даже Отшельник, внутренне готовый к подобному развитию событий, не удержался от гневной брани.
— Не стрелять! Вашу мать, не стрелять!
Он схватил ошарашенного, глотающего слезы Костю и затряс изо всех сил:
— Очнись! Живчик!
Пока Отшельник приводил Федотова в чувство, Иван высматривал исчезнувшего в темноте генерала. Ваня чувствовал — человек, так неожиданно оказавшийся врагом, находится где-то совсем рядом, но, как ни вслушивался, не мог различить ни одного постороннего звука. «Кто ж ты такой, неведомый Генрих Станиславович?»