Как же Косте хотелось крикнуть: «Наверное, в том и есть наша беда — мы всегда на войне, воюем с начала времен!», но он придушил крик, поняв, что спорить бесполезно — Иван уже принял решение… Только выдавил еле слышное:
— Ты похож на своего деда…
Иван услышал, но промолчал и сохранял тяжелое, неуютное, давящее на обоих молчание больше минуты, а затем просто, без всякого выражения, спросил:
— Ты не пойдешь со мной?
— Я не могу тебя бросить, особенно сейчас. Столько пройдено и пережито вместе… Не предам. Не знаю, правильно ты поступаешь или нет, но — не уйду. Давай разделим эту несчастную войну на двоих. Твой дед сказал бы именно так…
— Спасибо, Кость. Мы ведь… Мы можем положить конец этой бесконечной войне, понимаешь? Свои собственные души в дерьме утопить, но сделать Завтра чуть светлей. Через кровь, да. Через кровь! «Мир стоит, чтобы за него воевать!» — вот так дед точно говорил. Потому что если мы Бункер не уничтожим… Он уничтожит нас. Там такие люди сидят… Они не люди давно, Кость. Они человечину жрут. Не в прямом, конечно, смысле, но… Понимаешь? Они не успокоятся никогда. Они голодные. Если им пасть раз и навсегда не заткнуть… Ты со мной?
— С тобой, — с мрачной решимостью кивнул Живчик, поднимаясь с кресла.
Иван через силу улыбнулся, подошел к вскочившему Косте и крепко обнял.
«Я один ничего не смогу, мне нужно верить в то, что делаю…» — «Не предам… поздно бояться ада, когда находишься гораздо ниже его…»
Этот диалог был безмолвным, но не укрылся ни от кого из ребят. Пересекая Рубикон, начинаешь совершенно отчетливо чувствовать нити судьбы.
Они говорили о многом. Вспоминали, смеялись, спорили, пытались заполнить ту пустоту, что образовалась в сердце каждого из них. Оба понимали это, однако изо всех сил старались не думать о том, что ждет впереди, куда идут и, главное, зачем…
Слова Живчика не породили в душе Вани ни сомнений, ни колебаний. Правд и истин слишком много, и иногда приходится выбирать… Это сложно, неимоверно сложно, но, сделав выбор, уже не отступай. Так учил дед. Может, он был не прав, может, сам во многом заблуждался, только ведь любому человеку нужен ориентир. И дедушка был им для внука, даже больше, чем ориентиром, своеобразным эталоном, мерилом добра и зла. Доброго зла и злого добра, злого зла и доброго добра… Слишком сложно, чтобы разобраться самому, когда нет ни опыта, ни умения, ни знания. Остается только вера. А верил до конца Иван только одному человеку, и этот человек одобрил бы его выбор. Вот критерий истинности, а все остальное — лишь помехи, затуманивающие взор и сбивающие прицел. Только почему же так давит неведомое бремя, гнет к земле, не дает поднять головы? Тяжело… Совсем скоро все изменится, станет другим, и он тоже изменится. Это будет уже иной Ваня Мальгин, а прежний исчезнет. Навсегда. Тяжело…