— Скорее, государственный, — отвечал Джордж. Дело пошло не так, как он предполагал, но ничего: пусть себе идет как идет. Если оставить все как есть, глядишь и узнаешь что-нибудь занятное.
— Надеюсь, сухое вам нравится. Это все, что у меня есть.
Джордж заметил, что Китти протянула ему стакан слегка дрожащей рукой, и дрожала она неспроста.
— Да, благодарю. Извините, мисс Норрис, вы, наверное, потрясены смертью мистера Армиджера.
— Это правда, — тихо сказала она и, усевшись напротив Джорджа, посмотрела, как он и ожидал, прямо ему в глаза. — Мне звонили и мистер Шелли, и мисс Гамилтон. Я просто не хотела этому верить. Вы понимаете, о чем я. Он был такой живой. Нравился он вам или нет, одобряли вы его или осуждали, но он был в этом мире, и вы не могли представить себе этот мир без него. И в нем многое восхищало. Он был смелый. Начал с нуля, а как высоко взобрался! И не испугался, даже когда столько всего приобрел. Часто люди начинают бояться, если им есть что терять, особенно если много всего, но он никогда ничего не боялся. А порой мог быть и щедрым. И очень большим забавником. С ребенком, например, он не стеснялся играть, как ребенок, хотя в нем и не осталось ничего по-настоящему детского. В детях, мне кажется, он видел прекрасных товарищей по играм, ему нравилась наша подвижность, и мы никогда не причиняли ему серьезных неприятностей, как это делают взрослые. С ним было очень легко ладить, а иногда и очень трудно. — Она опустила глаза, глядя в стакан, и Джордж, как когда-то Доминик, увидел на ее лице глубокую печаль и, как Доминик, был глубоко тронут этой печалью, ошеломлен и словно угодил в сети, из которых невозможно выпутаться. Сети ее внутреннего одиночества и духовной отрешенности.
Она двигалась словно по заданному маршруту, воля ее не имела к этому отношения. Казалось, ее обуревает некая внешняя сила. Это было не влияние Армиджера, иначе она бы так о нем не говорила. Возможно, это даже не было влияние какого-то человека, может быть, ее, как щепку, затянуло в поток событий и теперь ей оставалось лишь вверить себя воле волн.
— Все мы несовершенны, — Джордж старался говорить так же просто, как она, и надеялся, что не кажется ей столь же высокопарным, каким казался себе. — Думаю, ему бы понравилось то, что вы сейчас сказали о нем.
— У меня были причины сердиться на него, — проговорила она, тщательно подбирая слова. — Вот почему мне хочется быть справедливой. Если я могу что-нибудь вам сообщить, спрашивайте.
— Вчера вы были в его обществе, по крайней мере какую-то часть вечера. В десять часов, по словам одного из официантов, кто-то попросил мистера Армиджера уделить ему несколько минут, и мистер Армиджер вышел, чтобы поговорить с ним. Затем он вернулся и что-то сказал вам и остальным, сидевшим за столом, а потом снова удалился. Это правда?