— Как он выглядел?
— Неплохо. Немного ошарашен, естественно, но он и не прикидывался, будто ладил с отцом и ужасно переживает. Впрочем, он все равно не подал бы виду, уж это точно. Очень сдержанный парень. Ну, и немного осторожничает, конечно.
— Что, боится?
— Я бы не сказал. Но он вполне отдает себе отчет в том, что привлекает нездоровое внимание любопытной публики и паше. Он далеко не дурак и знает, что его дела стали всеобщим достоянием. Знает, что самая сильная его карта — тот самый кукиш, который он получит после смерти папаши.
— Он как-то старался привлечь твое внимание к этому обстоятельству?
— Ты его недооцениваешь, — сказал Грокотт, издав смешок. — Он понимает, что мы и сами это знаем. Мне показалось, что каждый раз, когда беседа принимала щекотливый оборот, он искал в этом опору и обретал равновесие.
— А как он ладит с водителями и рабочими на складе? — полюбопытствовал Джордж. В таких маленьких рабочих коллективах не всегда хорошо относятся к более образованным и воспитанным молодым людям, случайно затесавшимся в них, особенно если человек держится отчужденно.
— На удивление хорошо. Они, похоже, любят его, зовут Лесом, позволяют ему встревать в их разговоры или отмалчиваться, если он того пожелает. Главное, по-моему, в том, что он ведет себя совершенно естественно, без всякого притворства. Он не строит из себя рубаху-парня, не перенимает их выговора, речь у него правильная. Будь иначе, они устроили бы ему заговор молчания, но он совсем не дурак. Или слишком гордый. Как бы там ни было, он оказался в выигрыше.
Привлекательный портрет, думал Джордж, возвращаясь к машине, но все равно нельзя расслабляться и списывать Лесли со счетов. Деньги — не единственный мотив для убийства. Здесь по одну сторону — наследница, уже настолько богатая, что деньги как повод для преступления никак не могут быть мотивом; а по другую — эта молодая чета, действительно очень нуждающаяся, но ничего не выигрывающая от смерти Армиджера. Для них он представлял какую-то потенциальную ценность, пока оставался в живых, поскольку со временем мог бы смягчиться и в конце концов вернуть им свое расположение. Особенно в преддверии рождения внука или внучки. Но, с другой стороны, люди, хорошо знавшие покойного, считают такую перемену к лучшему крайне маловероятной. А в ярость может впасть каждый, даже не из корысти, а просто чтобы отомстить за жгучую боль.
А ведь сын был не единственным, кто недолюбливал Армиджера. Клейтон, этот спокойный здоровяк в униформе, оказывается, состоял на учете в полиции, и Армиджер — очевидно, во время ссоры — припомнил ему отсидку в тюрьме и сказал, что ему еще здорово повезло с работой. Случайный укол? Или Армиджер намекал, что, если захочет, может обеспечить Клейтону безработицу во всех мидлендских графствах? Людей убивали и по куда менее существенным причинам. Есть еще Барни Уилсон. У него из-под носа увели жилье, о котором он так мечтал, и лишь потому, что Армиджер хотел подгадить сыну. Такая рана может жечь еще сильнее. Есть и деловые партнеры Армиджера, которые терпели из-за него убытки, и люди, которые работали на него.