А выживают наглые хапуги, у кого горло хуже помойки. Совсем оборзели, озверели окончательно. Сочувствие и жалость считают пережитком прошлого. Интеллигентность — пороком, образование
— глупостью, порядочность — признаком неполноценности. На улицу не выйди. Затолкают, собьют, сомнут и высмеют. Знаешь, какую пенсию мне назначили? Восемьдесят пять тысяч рублей! А буханка хлеба две с половиной тысячи стоит. Вот и посчитай, на что хватит, если вычесть за свет, телефон, воду, сануборку и аренду земли? Чуть больше пятидесяти остается! Короче, в войну, как говорят соседи, куда сытней жили.
— Да что там далеко заглядывать? Сколько людей от голода умерли? Особо одиноких, старых и больних… У нас через два дома бабка умерла от истощения. С неделю никто не знал о том, покуда запах не пошел и черви поползли на порог. А в многоэтажках люди, случалось, из окон, с балконов выбрасывались. Не все смогли нужду одолеть! — поддержала Тонька.
Егор слушал, леденея душой и сердцем.
— Меня тоже не решались в Москву пускать после тюряги. Говорили, что приморят в Сибири на десяток лет. Да обвал помог. Кому я нужен теперь, решили в спецчасти. Ведь ни воровать, ни сбежать не смогу. Переломы плохо заживают. Жить в таком состоянии
— хуже некуда. Вот и отпустили, чтоб дома умер. Сам по себе. Чтоб вы власть не винили. Ведь я на заднице сидеть научился три дня назад. До того пластом лежал.
— Кто ж тебе виноват, — упрекнула сестра, укоризненно качнув головой.
Егор понял, осекся, умолк.
— Зачем же ты так зло? Сама не без горба, тоже маху дала и ошиблась. Не попрекать, жалеть вам друг друга надо! — напомнила мать вовремя.
— Я не в обиду! — спохватилась Тоня и увидела застывшего в дверях сына. Он стоял в пижаме и ждал, когда его поведут спать, расскажут на ночь сказку. Но взрослые, казалось, совсем забыли о нем, увлеклись разговором, какой ему запрещалось перебивать. И мальчишка, переминаясь с ноги на ногу, терпеливо ждал.
— Ох, Алешка, не до сказки мне теперь, — поняла женщина, и мальчонка, понурившись, побрел в спальню, но в коридоре встретился с Антоном.
— Ты, хамса, куда навострился? — загородил Алешке проход и предложил: — Пошли на телок кайфовать…
Мальчишка посмотрел на Антона, не поняв, чего тот хочет от него. Подросток потащил Алешку к окну, из какого был виден глухой угол парка. Там на обшарпанных лавках тискались и щупались пары. Вот один лысый, седоватый мужик, гоготнув молодым жеребчиком, ухватил за задницу молодую бабенку, на ходу расстегивая
брюки, поволок в густые заросли сирени.
Худосочный, длинновязый парень посадил к себе на колени совсем юную девчонку. У той юбчонка прямо у пояса заканчивалась. Сдавил в руках цепко.