То не призрак гуляет над родиной,
Мировым коммунизмом страша, —
То крыжовником, черной смородиной
Прорастает тихоня душа.
Прорастает шершавой крапивою,
Серебристой полынью-травой,
Наземь падает спелою сливою
В безучастной тоске мировой.
Как же нам это дело распутывать,
На какую катушку мотать,
Легким коконом тело укутывать
И над пепельным небом летать?
Черноокою ночью морозною,
Где печурка сжирает дрова,
С первозданной душой паровозною
Породнились сухие слова.
Над твоей инженерской смекалкою
Тяготеет вселенский провал,
Что тебя и манил, и отталкивал,
И к бесхозной груди прижимал.
Где белела фуражечка царская,
Где мерещился щучий улов,
Прорастает трава пролетарская
Сквозь железо царевых орлов.
Чтоб душа — заводская, фабричная —
Поднялась над земной суетой,
Воспарила б она, горемычная,
Над холодной, седой пустотой.
Воспарила б она над соборами,
Что смиренно стоят без креста.
Над лесами, полями, просторами,
Где свистит голытьба-нищета.
Над костлявой колхозной буренкою,
Что давно не дает молока,
Над советской резной шестеренкою,
Что железом вцепилась в бока.
Над гробницей на площади каменной,
Над державной Москвою-рекой,
Над идеей — высокой и пламенной,
Над бескрайней российской тоской…
Ничего-то толком не осталось —
Только ветер, дующий в висок.
Что такое память? Это жалость
К прошлому, ушедшему в песок.
Что такое память? Это сети
С рыбками, застрявшими внутри.
Обветшалый сон тысячелетий,
Тление обветренной зари.
Но пока хрусталик не мутнеет,
Смотришь вдаль, мгновеньем дорожа.
Сухорукий тополь пламенеет,
На ветру простуженном дрожа.
Дорожить, наверное, и нечем —
Разве только дождиком сырым,
Что прошел, почти и незамечен,
По знакомым улицам кривым.
Да заштатной тучкой-невеличкой,
Что едва видна из-за плеча,
Да сырой и сломанною спичкой
Фабрики «Заветы Ильича».
В лес тенистый дорога уводит,
Вдоль дороги орешник растет.
И никто меня в лес не проводит,
И никто-то меня не спасет.
Нет печальнее детской утехи
Рты плотвичек дырявить крючком,
Обдирая лесные орехи,
Выбираться из рощи бочком.
Так, чтоб веточки тихо хрустели
Под ногой, удивленно смотря,
Как ползет по чешуйчатой ели
Золотистый поток янтаря.
О шиповник ободраны руки.
Чуть доносится крик петуха.
И о вечной, бездонной разлуке
На опушке вздыхает ольха.
В этот лес я уйду без оглядки
Под ореховый кров тишины,
И меня перекрестит украдкой
Скособоченный куст бузины.
Не страшно ни на грош, что канешь в пустоту,
В расколотую тьму, бездонную, немую,
Что плавно перейдешь за узкую черту,
В непостижимый мир, в пучину мировую.