Он почувствовал, что дама собирается уйти. Ему следовало позволить ей это сделать, потому что он понятия не имел о том, кто она такая. Она определенно не принадлежала его миру, иначе он моментально бы ее вспомнил. Она — просто незнакомка в черном, вдова военного времени, которых в городе было не меньше, чем воронов в Тауэре. И тем не менее когда та сделала быстрый книксен и повернулась, с его губ сами собой слетели слова, призванные ее остановить.
— Вам не следует ходить одной — никогда.
Боже! Даже он сам заметил, что говорит чересчур быстро и отчаянно-взволнованно!
Она замерла на месте, словно его банальности имели для нее какой-то особый смысл. А потом повернула голову и бросила на него через плечо смущенный взгляд.
— Тогда, наверное, вам придется всегда сопровождать меня. Оберегать. А это непросто.
Ее слова были кокетливыми, но ее голос… О! Ее голос был точно таким же взволнованным и изумленным, как и его собственный.
Он наклонил голову, и на его губах медленно появилась искренняя улыбка.
— Наверное, вы правы.
Он очень плохо запомнил остаток этого дня. Поездка в его экипаже через Гайд-парк… обед в отдельном кабинете ресторана… прогулка по темным аллеям, откуда уже давно все ушли. Они говорили о ее детстве, о его друзьях, о ее впечатлениях от Лондона, картин и скульптур, от книг. Они смеялись над выходками принца-регента, с которым он был знаком лично и о котором многое знал. Он не вспомнил, о чем именно они болтали — его память запечатлела лишь то, как стремительно рвались с их губ слова, словно им надо было наверстать множество упущенных лет.
Яснее всего он помнил тот момент, когда повернулся к ней в темной карете — часы уже давно пробили четыре часа ночи.
— Мне надо отвезти тебя домой, — с сожалением проговорил он.
Ее быстрый и смелый ответ был для него полной неожиданностью.
— Да, конечно. Ты со мной позавтракаешь?
Его глаза округлились, а рот чуть приоткрылся, но, сверкая глазами и высоко подняв голову, она молча ждала, пока он оправится от шока.
К счастью, на это ушло не слишком много времени. Его лоб разгладился, а на губах появилась смущенная мальчишеская улыбка.
Тут она позволила себе откинуться на спинку сиденья, плотнее завернувшись в свою накидку.
— И вели кучеру не жалеть коней, — лукаво посоветовала она…
А потом захихикала, когда он со смехом притянул ее к себе.
Тот поцелуй… Ах! Это воспоминание было невероятно четким и живым. Ее губы были мягкими — но не пассивными. Она ответила на его поцелуй с таким жаром, словно ее переполняла решимость отведать все, что способна предложить ей жизнь.